Полдетства. Как сейчас помню…
Шрифт:
Если верить одной из моих бабушек, когда наконец я стал спать спокойнее, она отметила странную особенность: моя голова повернута всегда в одну и ту же сторону. Попытки развернуть мою голову руками ничего не давали: стоило эти самые руки убрать, я принимал прежнее положение. Даже подкладывать под голову пытались что-то, но я все равно выкручивался. Теперь не вспомню уже, как именно я предпочитал лежать, но легкую деформацию черепа могу угадать на ощупь даже сейчас. Кажется, это все-таки была левая сторона. И что я там увидел такого слева…
В то лето под Москвой горели торфяники, в городе дышать было нечем, а торговые центры, в кондиционированном воздухе которых будут спасаться жители столицы во время пожаров начала XXI века, эти оазисы капиталистической формы досуга еще не построили. Вернувшись с прогулки «на свежем воздухе»,
Немного про Фили
Спустя двадцать лет после того, как Министерство обороны СССР выделило моим родителям одну маленькую комнатку в коммуналке на Малой Филевской улице, когда я повзрослел и стал сам снимать себе квартиру в этом же районе, я попытался найти этот дом и не смог. Вроде и не сносили ничего, но вокруг как-то все застроилось, как будто сорняки заполонили клубничную грядку – и не видно ягод. Исчез, растворился дом моего детства, как и само то время, со страной в придачу.
Первым моим жилищем на этой планете стала малюсенькая комнатушка (одна из двух в этой квартире в пятиэтажке без лифта), в которой умещались раскладной диван, шкаф и стол. Если открыть шкаф, то не раздвигался диван, если раздвинуть диван, то лучше не вспоминать о том, что что-то не достали из шкафа. Сейчас это называли бы наноквартира. Китайские предприниматели, подсмотрев, видимо, дизайн этого жилища, полвека спустя создали концепцию капсульного отеля.
Я родился, отлежал месяц в больнице с подозрением на что-то инфекционное, заработал положенную детскую психотравму и приступил к дальнейшему взрослению в квартире. Папа работал с утра до глубокой ночи, мама через три месяца тоже вышла в свою полимерную империю (кажется, ее место работы в традициях советских сокращений именовалось «Гипропласт»), и сидеть с внуком вызвали Бабалиду. Она переехала к нам из Белой Березки и в первый же вечер встал вопрос – а где бабушке спать-то? Но чудеса сопровождают мою семью всю жизнь. Так вышло, что соседка (имя не помню, но, говорят, я звал ее Хё, потому что у нее был большущий второй подбородок, который смешно трясся) работала в детском садике в ночную смену. То есть ночами ее не было дома ни-ког-да, комната пустовала, и родители договорились с ней о съеме койко-места за десять рублей.
Все дни напролет я катался в коляске по Филевском парку, и было мне хорошо. Ночами я не спал. Видимо, примерял на себя богемный образ жизни. При этом круглосуточно (и это не фигура речи!) требовал общения и качания, но, получив желаемое, засыпал неглубоко. А вот днем, когда у переживших бессонную ночь мамы или бабушки слипались глаза, я дрых просто замечательно. Но опять же при условии, что меня катали или качали.
Я всего этого, конечно же, не помню, мне потом рассказывали. О моих бессонных ночах есть и еще несколько историй. Ну например: я начал ползать по квартире и заполз в комнату к нашей соседке. И после этого моя любимая бабушка возненавидела ее и перестала с ней общаться, потому что в процессе этого разведмарша я нашел иголку (!). Скорее всего, подслеповатая и очень немолодая дежурная детского сада случайно выронила ту злополучную иголку и не смогла потом найти, но ревнительная хранительница внука – моя бабушка – уверила себя в том, что это была сознательная диверсия, цель которой – сжить дитя со свету. Война началась не на жизнь, а на смерть. Кажется, бабушка больше никогда не перекинулась с соседкой ни единым словом. Представляю, что там творилось на маленькой коммунальной шестиметровой кухоньке! Хорошо еще, что к тому моменту примусы уже вышли из обихода, а то бы точно дом сожгли.
Тем временем жизнь шла своим чередом. Папа мой уходил очень рано, а возвращался в ночи, потому что Министерство обороны СССР определило ему местом службы некий город в Подмосковье, куда приходилось мотаться на метро, электричке и автобусе (и назад в том же наборе транспорта, но в обратном порядке использования) ежедневно. А я папу очень любил. И ждал его сильно. И вот вечер, приходит папа и, вместо того чтобы начать неутомимые игры с сыном, вдруг засыпает. Может быть, он поел, может быть, только принес еды, но силы покинули его, и он провалился в моментальный и глубокий сон. Я пытался его растормошить – увы. Тогда я привлек его внимание иначе. Волшебной игрушкой из моего детства, которая так радостно сверкала огонечками и издавала звуки, когда ее раскручиваешь, – юлой. Только я не нажимал на нее, чтобы заставить вращаться. Я каким-то образом поднял юлу высоко над головой и, наверное, не удержал (хотя родители до сих пор уверяют меня, что я все спланировал и сделал сознательно и целенаправленно). Так или иначе, но юла со всего размаха прилетела папе в глаз. Конечно же, он проснулся сразу. Но кажется, с играми в тот вечер все равно не задалось.
Смешнее всего в этой истории другое. Хотел бы я знать, что папа рассказывал на следующий день на работе про фингал в пол-лица. В историю с юлой и ребенком вряд ли бы поверили, хотя и сделали бы вид. Скорее всего, сослуживцы заподозрили драку или семейную разборку. Ну прости, пап, я ж не со зла – просто соскучился и хотел поиграть.
Непростое для взрослых, для меня то время было легким и беззаботным. Детство – вообще лучшая пора в жизни, теперь я понимаю это. Хотя ответственно утверждать не возьмусь: я еще старость не пробовал, вдруг вообще сказка будет. Узнаю – расскажу, если, конечно, смогу вспомнить, что пообещал вам это. И кстати, о воспоминаниях. Я уже говорил, что знаю все эти истории с чужих слов. В тумане остались первые четыре года моей жизни, но уж то, что было дальше, я помню сам.
И там есть что вспомнить. Итак, с момента рождения прошло четыре года…
Снег, картошка, экскаватор
Раннее зимнее утро, еще темно. Помню, метет метель, поземка змейками заворачивается между ножек в пухлых серых валенках. Я в шубке или куртке, руки в варежках, но все равно холод пробирается и сковывает пальцы ледяной хваткой. Меня тянут за руку по дороге в детский садик. Наверное, это была мама, вряд ли папа – он уходил сильно раньше и возвращался очень поздно, а то и вообще улетал в командировки на несколько месяцев (Иркутск? Усолье Сибирское? Байконур?). Из всей дороги до садика в моей памяти осталась только вот эта статичная картинка: я закутанный, поземка, ветер и уколы снежинок в лицо, остатки ночной тьмы и неубедительные пятна света от фонарей. Саму дорогу не помню вовсе, это было бы совсем грустно, но! Есть еще одно волшебное дополнение к этому воспоминанию…
Вот дверь садика открывается, и я оказываюсь в тепле, холод зимы не сразу, но растворяется за спиной, напоминая о себе только сквозняком через щели неплотно притворенной двери. Чтобы попасть в группу, нужно пройти мимо лестницы, ведущей вниз, в подвал. И вот из этого-то подвала и идет самый волшебный и нежный запах, запах моего раннего детства. Запах подгнившей и подмороженной картошки. Скажете, банально? Даже отвратительно? Но и по сей день, встречая этот аромат очень-очень редко (если бы заставили вспомнить его – не смог бы, так давно это было), я буквально растворяюсь и уношусь вдаль от мыслей и реальности, останавливаюсь и даже прикрываю глаза, чтобы подольше постоять, понежиться во внезапном облачке чуда! Милый, родной привет из детства… Надо же – гнилая картошка! Родненькая.
Зимы тогда были холодными, но время так быстротечно – короткие ночи, потом новогодний утренник, представления с однотипными сюжетами про Снегурочку и ее дедушку, подарки в картонных коробках, капель, ручейки – и вот уже весна. А значит, можно гулять дольше.
Как и сегодня, тогда воспитанников выводили гулять днем. Той осенью неизвестного уже года – скорее всего, это был 1976-й – мы познавали мир на маленькой игровой площадке детского сада недалеко от Малой Филевской улицы. Мое нынешнее сознание аккуратно дорисовывает ландшафты в районе метро «Полежаевская», которые я хорошо помню и которые тоже относятся к моему детству, но где это было точно, не найти уже. Но было, я уверен, потому что оттуда как минимум один раз как-то осенью меня привели в детский сад, где ковшом железного экскаватора я пытался царапать жесткую спрессованную землю. У экскаватора того была ручка. Если крутить ее, ковш наклонялся и поднимался, одновременно совершая черпальные движения. Ценная вещь была в моем детстве! Дорогая, да еще и не достанешь… А может, эта игрушка была собственностью детского сада: как бы я, маленький, ее, такую большую, иначе донес?