Поле бесчестья
Шрифт:
– Я ни при чем, это затея команды. Я только попросила Мака предупредить людей, чтобы, когда ты выйдешь, все было готово.
Хенке открыла было рот, но сглотнула и, так ничего и не сказав, снова повернулась к галерее. Расправив плечи, она зашагала к посадочному шлюзу между застывшими рядами боевых товарищей. Хонор следовала за ней.
У шлюза она отдала честь коммандеру Чандлер, а миниатюрная рыжеволосая женщина, сменившая ее на посту старшего помощника, протянула ей руку для рукопожатия.
– Поздравляю, капитан Хенке, – сказала Эвелин, когда смолкла музыка. –
– Спасибо, коммандер, – отозвалась Хенке более хриплым, чем обычно, контральто и снова сглотнула. – У вас прекрасный корабль и прекрасные люди, Эва. Позаботьтесь о них и… – она попыталась выдавить улыбку, – берегите шкипера от неприятностей.
– Постараюсь, мэм.
Снова отдав честь, Эвелин Чандлер отступила на шаг, и трубы запели «прощание». Хенке крепко сжала руку Хонор и, больше не оглядываясь, шагнула в переходной шлюз.
Мягкий звон колокольчика заставил Павла Юнга отвернуться от окна. Помешкав мгновение, потребовавшееся ему, чтобы одернуть мундир, он нажал клавишу допуска и взглянул на отворившуюся дверь. В коридоре маячила фигура часового, но если на борту корабля это свидетельствовало об уважении к капитану, то здесь наличие стражи являлось символом позора, и бесстрастное выражение лица облаченной в мундир женщины не могло скрыть ее мнения об арестанте. Мысль о собственном нестерпимом унижении породила волну ярости и отчаяния, но тут, миновав часового, в его комнату с легким жужжанием вплыло антигравитационное кресло жизнеобеспечения.
Сидевшему в кресле человеку едва минуло девяносто стандартных лет, что для общества с развитой методикой пролонга считалось всего лишь ранним средним возрастом, однако появившегося отличали нездоровый цвет лица и болезненная тучность, настоятельнее, чем хотелось бы, напомнившая Юнгу о том, что он и сам заметно раздался в поясе. Увы, все достижения современной медицины бессильны перед катастрофическими последствиями потакания человеческим слабостям и порокам.
Кресло остановилось в центре комнаты, и десятый граф Северной Пещеры откинулся назад и воззрился на старшего сына глазами, под которыми набухли тяжелые мешки.
– Ну что? – с одышкой прохрипел он. – На сей раз влип в дерьмо по уши, правда?
– Отец, я действовал так, как требовали обстоятельства, – натянуто ответил Павел.
Жирное тело графа всколыхнул смешок.
– Побереги эти сказочки для суда, мой мальчик. Наложил в штаны, а теперь пытаешься притвориться, будто так и надо было? Нет уж, со мной этот номер не пройдет. Передо мной изволь не изворачиваться, если, конечно… взгляд его маленьких, поросячьих глазок неожиданно сделался суровым, – если, конечно, рассчитываешь, что я и на сей раз спасу твою шкуру.
Юнг тяжело вздохнул. По правде сказать, он уже натерпелся страху сверх всякой меры, однако даже намек на то, что всесильный отец может и не суметь его выручить, пугал больше всего пережитого.
– «Как требовали обстоятельства…» – сварливо пробормотал граф, выглянув в окно, а потом развернул стул, чтобы сидеть лицом к сыну. – Ври, да не завирайся! Хотя мне трудно поверить, что ты оказался настолько туп, что отмочил этакий фортель, да еще и находясь в подчинении у той суки.
Как и сам Павел, его отец терпеть не мог называть Хонор Харрингтон по имени, однако Юнг вспыхнул, почувствовав, что на этот раз прозвучавшее в голосе презрение относится отнюдь не к ней.
– Черт бы тебя побрал, мальчишка! Можно подумать, что у тебя было из-за нее мало неприятностей! – Граф махнул здоровенной лапищей в сторону закрытой двери. – Чем ты вообще думал? Что у тебя в башке вместо мозгов?
Юнг закусил губу, стараясь не поддаться вновь накатившей на него ярости. Какое право имел отец говорить так о нем? Разве это он сидел в стальной скорлупке корабля под смертоносным градом ракет?
– Двенадцать минут! – звучал хриплый, раздраженный голос. – Весь сыр-бор из-за каких-то двенадцати минут! Единственное, что от тебя требовалось, так это продержаться жалких двенадцать минут! И ничего бы не случилось!
– Я поступил так, как требовали обстоятельства, – повторил Юнг, прекрасно понимая, что лжет. При воспоминании о тех страшных минутах его даже сейчас охватывала паника.
– Брехня! Ты обделался и улепетывал так, что только пятки сверкали!
Юнг вспыхнул, но граф, не обращая внимания, продолжал:
– Конечно, тут есть и моя вина. Начать с того, что нечего было вообще пихать тебя во Флот. На самом-то деле я всегда знал, что ты трусоват для военной службы.
Павел уставился на отца, не находя слов. Тот тяжело вздохнул.
– Боец из тебя, как из говна пуля. Садись! – Толстым пальцем граф указал сыну на стул. – Садись.
Юнг механически повиновался, и его отец снова вздохнул.
– Но, в конце концов, меня там не было, – сказал он уже более мягко, – а в жизни всякое случается. Для нас сейчас главное – вытащить тебя из того дерьма, в котором ты сидишь. Кое-какие шаги в нужном направлении уже сделаны, однако, чтобы они были успешными, мне необходимо точно знать, как все было. Более того – что творилось у тебя в голове! И не вздумай морочить мне голову, – добавил он, буравя сына тяжелым взглядом. – Слишком многое поставлено на карту.
– Я понимаю, отец, – тихо ответил Юнг.
– Вот и хорошо. – Граф потрепал его по колену и переместил кресло поближе. – Начинай с самого начала и выкладывай все без утайки. А оправдания оставь для судей.
Зеленый адмирал note 6 Хэмиш Александер, тринадцатый граф Белой Гавани, взирал на младшего брата и наследника через разделявшую их снежно-белую скатерть, а хозяин апартаментов командующий Флотом Метрополии адмирал сэр Джеймс Боуи Вебстер угрюмо поглядывал на обоих гостей.
Note6
см. Приложение о воинских званиях.