Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Спасибо, Володя. — Андрей почувствовал, как в горле скатался комок. — Честно говоря, не ожидал.
— Брось! — буркнул Кречетов. — На вот. — Не глядя на Андрея, он сунул ему в руку две смятые сотенные бумажки. — Больше нету, к сожалению. Отдай ей — пригодится.
Мое черное драповое пальто Андрей без всякого сожаления выбросил. Да и всю остальную одежду тоже. За время, проведенное в больнице, я, похоже, здорово похудела, так что вещи болтались на мне, как на вешалке. Правда, и новые тоже сидели не самым лучшим образом. Покупал их Андрей на глазок, и, как он сказал, опыта в этом непростом деле у него никакого.
Билет Андрей купил прямо на день выписки, чтобы мне не пришлось ждать неизвестно где. Конечно, я мог бы отвезти тебя к себе домой, сказал он, но это не лучший вариант. Родители-то возражать не стали бы, но вот тебе самой каково было бы?
Утром он пришел в палату с большой сумкой. Соседки уже устали смотреть на него как на экзотическое насекомое и перестали обращать внимание. Правда, на сумку все же взглянули с любопытством: что это он там еще притащил такое?
— Ты уж извини, я в этом плохо понимаю. Особенно в белье. Просто попросил продавщицу подобрать на твой размер.
— Спасибо. — Я почувствовала, что краснею. — Честно говоря, мне так неудобно.
— Неудобно спать на потолке — одеяло сползает, — избито пошутил Андрей. — Я выйду, а ты одевайся.
Он вышел на лестницу покурить, а когда вернулся, я уже сидела на кровати полностью одетая и аккуратно складывала больничную пижаму. Серая шерстяная юбка была мне широковата в талии, да и голубой свитер с высоким воротом сидел мешковато.
— Похоже, с размером немного ошиблись, — констатировал Андрей. — Или девушка просто пошутила. А сапоги как?
— Вот как раз сапоги вполне нормально, — кивнула я, умолчав, что все остальное — просто хуже некуда.
— Ничего, летнее купишь себе сама. Так, теперь парик.
Минут через сорок я выглядела уже почти прилично. Если, конечно, сравнивать с первоначальным вариантом. Длинная каштановая челка скрыла изуродованный лоб, волнистые пряди до плеч — уши. Шея и частично подбородок утонули в вороте свитера. Элегантные затемненные очки спрятали глаза. Те шрамы, которые не удалось замаскировать, я замазала тоном, чтобы не так сильно бросались в глаза. Только с носом ничего не выходило.
— Придумал! Сейчас мы его тебе пластырем заклеим. Получится, что ты после пластической операции. Жаль, что шляпы нет с вуалькой.
— Ничего не жаль, — возразила я, разглядывая свое отражение в зеркале. — Это очень внимание привлекает. Прямо как паранджа.
Две полоски пластыря действительно исправили положение. Провалившаяся переносица теперь уже не так сильно выделялась.
— Ну вот, теперь можно и идти, — пристально оглядев меня, заключил Андрей, подавая мне черную стеганую куртку с капюшоном, тоже слишком просторную.
До поезда оставалось еще три часа, и мы зашли в маленькое подвальное кафе. На улице я чувствовала себя неловко, казалось, что все смотрят только на меня, но в кафе народу было мало, в зале царил полумрак, поэтому я вздохнула с облегчением и даже сняла очки.
Андрей заказал рыбную солянку и жаркое в горшочках. Мясо пахло умопомрачительно, но оказалось страшно жестким, мне — с моими пеньками вместо зубов — было просто с ним не справиться. Тогда Андрей попросил принести пюре с биточками. Я воткнула в котлету вилку, и…
… «Прекрати, пожалуйста. Думаешь, я ничего не вижу? Что за поросенок! Если не наелась, возьми еще, только не свинячь!..»
Странно, я слышала голос, как наяву, но вот лицо говорившей женщины — мамы? — словно ускользало. Клеенка в белую и голубую клетку, тарелка с красной каймой, на ней остатки картофельного пюре и подливки.
Андрей посмотрел на меня вопросительно.
— Знаешь, что-то вот такое смутное вдруг всплыло. — Я попыталась улыбнуться. — Кажется, я очень любила пюре с котлетами. Кто-то их так вкусно готовил, что я всегда просила добавки. И даже иногда тарелку вылизывала. Когда никто не видел.
— Вот видишь, — обрадовался Андрей. — Лиха беда начало. Все вспомнишь.
Доев, он заказал кофе и пододвинул стул ко мне поближе.
— Значит, слушай. Там в сумке еще кое-какая ерунда, ну там смена белья, тапки, мыло, щетка зубная. Потом посмотришь. Да, продукты на дорогу. Думаю, должно хватить. Вот тут деньги. — Андрей положил на стол маленький кошелек.
— Да не надо. — Я пробовала отказаться, но Андрей даже не стал меня слушать.
— Билет у меня, я сам проводнику отдам. А еще смотри. Вот тут телефон старшего лейтенанта Кречетова. Если что-то по дороге случится, попроси позвонить ему. Ну, мало ли, задержат без документов или еще что. Это мои телефоны — домашний, рабочий и сотовый. Приедешь — сразу позвони. Хотя нет, не стоит бабу Глашу в расход вводить. Сам позвоню. Вот это, — Андрей положил на стол следующий листочек, — телефон адвоката. На тот случай, если вспомнишь что-то дельное. То, что можно использовать в суде. Сошлешься на Кречетова. — Тут Андрей немного поколебался, но все же положил перед Мариной последний листок. — А это твой телефон и адрес. Ты там прописана. Ну, у своего мужа. Бывшего, — поймав мой удивленный взгляд, уточнил: — Бывшего мужа Марины Слободиной. Тоже на всякий случай. Бабу Глашу не бойся, она добрая. И учти, ты ей ничего не должна. Будешь ей по дому помогать, а она тебя будет кормить. Работы там прилично, дом большой, три комнаты сдает, в двух сама живет. Но на голову себе сесть все-таки не позволяй. Она у тебя, голова то есть, пока слабовата. Если вдруг что-то серьезное стрясется, звони.
— Спасибо, Андрюша. — Я наклонила голову, глаза затуманило, на скатерть капнула слезинка. — Не знаю, как тебя и благодарить.
— Ну вот еще! — рассердился Андрей. — Прекрати, пожалуйста. Макияж испортишь! И давай-ка потихоньку в сторону вокзала передвигаться.
Когда мы приехали на Московский вокзал, адлерский поезд как раз подали под посадку. В плацкартные вагоны народ валил валом, у купейных было посвободнее: билет стоил почти столько же, сколько и на самолет.
— В купе? — удивилась я. — Да ты с ума сошел! Зачем?
— А ты хотела, чтоб на тебя двое суток таращился весь вагон плюс проходящие в ресторан?
Андрей втолкнул меня в тамбур и отвел в сторону проводницу, разбитную тетку лет пятидесяти с клочками обесцвеченной пакли на голове. Я заметила, как он сунул в карман ее пальто купюру и попросил присмотреть за мной.
— Она после аварии, ей может плохо стать, — услышала я. — Ну, и чтобы не обижал никто.
— Не боись, кавалер! — подмигнула ему проводница. — Не обидим. Эй, молодежь, — зычно гаркнула она, отворачиваясь от Андрея, — куда прем? От народ, один едет, десять провожают. Девчонки, фотомодели, проходите, не висните в дверях, вагон опрокинете.