Полет «Феникса»
Шрифт:
— Придётся отодвигать весь самолёт, если не сможем поднять правое крыло и установить его сверху фюзеляжа.
Никто не возразил, да он бы и не услышал ответа. Все наблюдали, как он взбирается на крыло, энергичный, с головой ушедший в дело, забывший о жаре холоде, жажде или чужой боли. Под тяжестью его тела просели козлы.
А они не очень-то надёжны, подумал Кроу. Если сломаются, он свернёт себе шею. Вот смеху будет.
Пользуясь, как нивелиром, куском трубы, Стрингер сопоставлял высоту крыши и основания, куда нужно было подвести правое крыло. Дважды перепроверив, спустился. Глянул в сторону Морана.
— Мы сможем поднять крыло по этой стороне фюзеляжа — сначала запрокинуть, а потом с помощью лебёдки поднять основание. Полагаю, вам понятно, что я имею в виду.
В белом свете лампы Моран обдумывал предстоящие работы.
— Если только выдержит крыша самолёта, — засомневался он.
— Она прогнётся, но не сильно. Это лучше, чем двигать на новое место сначала все крыло, а потом гондолу.
— Справедливо. Всем все ясно?
Начали перетаскивать на другую сторону лебёдку, а Лумис пошёл к Кепелю. Сначала будет немного шума и скрежета, но, думаю, самолёт больше качаться не будет.
Кепель писал. Он исписал оборотные стороны двух полётных рапортов.
— Я в порядке, — повторил он спокойно, — благодарю вас. Не беспокойтесь обо мне.
Под золотистым пушком светилось мертвенно-бледное лицо, глаза тускло блестели в свете лампочки, которую они установили для него. Лумис понял, что мешает. Должно быть, пишет длинное письмо родителям. Он ушёл.
Прошло два самых холодных часа ночи. Руки немели от ледяного металла, до волдырей обжигающего в дневные часы. Дважды заматывался трос лебёдки. Его распутывали. Немного удалось приподнять с песка крыло, как снова соскользнул трос, и в крыле, ударившемся о козлы, пробило дырку. Работали почти без слов. Стрингер вовсе молчал. Перерывов не делали. Попробовали выровнять край крыла стальным рельсом, но сил не хватало, и крыло соскальзывало с десяток раз. Вдруг громко выругался Таунс: когда в очередной раз сорвалось крыло, ему ободрало руку от локтя до запястья.
Стрингер командовал, а они перетаскивали по песку крыло на другую сторону, протянув трос через крышу фюзеляжа. По мере подъёма груза корпус самолёта искорёжило, но Стрингер оказался прав: его вмяло только до рёбер жёсткости, а они устояли.
К рассвету крыло уложили наискось на продавленной крыше кабины управления — концом вниз. Дальше тащить его лебёдкой было невозможно. Попробовали перетаскивать вручную. Первым обессилел Тилни: шатаясь, упал на песок. Белами растянул сухожилие. Остальные сидели в полной прострации, сложив руки на коленях, со свистом втягивая воздух пересохшими губами.
Стрингер сказал:
— Надо сделать ещё одни козлы и поднимать рельсом за край, постепенно козлы наращивая.
Горизонт побелел. Скоро появится солнце, а вместе с ним жара. Не было нужды ощупывать металлический корпус: если бы выпала роса, то ночью был бы иней. Инея не было.
— Надо построить козлы, — бесстрастно повторил Стрингер.
Таунс промолчал. Он не верил, что они смогут двинуть это крыло, не разрезая его. Сил не оставалось.
— Должен ли я объяснять в деталях? — настаивал Стрингер.
За всех ответил Кроу:
— Нет, Стринджи. Сходи пописай и дай нам пару минут передохнуть, будь хорошим мальчиком.
Только Лумис заметил выражение лица Стрингера в этот момент. И сразу понял, что произошло нечто очень серьёзное.
Веретенообразное туловище натянулось, руки вытянулись вдоль тела; стекла превратились в два светоносных пятна на затемнённом лице. Он надвинулся на Кроу и срывающимся от гнева голосом выдавил:
— Меня зовут Стрингер. Пожалуйста, запомните. Стрингер.
И резко зашагал к самолёту, закрыв за собой дверь.
ГЛАВА 11
Пел сверчок, кружился в голубом небе и пел. Он пытался поймать его и съесть, когда тот садился, но прижатая к земле рука не слушалась, и опять трещал сверчок. Насекомые разбивались о дверь, и мальчишки-арабы подбирали их и тащили жарить. Они способны съесть что угодно. Даже жареную саранчу. Тошнит.
Теперь сверчок тикал, над ним поднималась и медленно падала белая стена, снова вставала и падала. Он закричал. Хотел убежать, но тело не слушалось из-за жары, и в абсолютном белом безмолвии на него обрушилась белая стена, и он опять крикнул.
— Дейв, — послышался чей-то голос.
То был Кроу — по другую сторону стены. Он звал его.
— Дейв, приди в себя!
Болела ссадина на руке, жгло растянутую мышцу на спине. Падала и поднималась белая стена вместе с волнующимся на ветру шёлковым пологом. Он открыл глаза. Под ухом тикали часы. Шевельнул рукой и почувствовал резкую боль.
Рядом сидел Кроу.
— Полдень, — сказал он. Покрасневшими глазами и носом-клювом он походил на птицу.
— Что?
— Надо зажечь факел.
Остальные спали. Кто-то дежурил у мерно стонавшего генератора. Очевидно, Таунс, — рядом его не было.
— Пошли.
Пошатываясь, отлили немного масла из правого двигателя. Для фитиля воспользовались обрезком чьей-то брючины. Дым поднимался под углом к западу — опять ветер дул не с севера, не с моря. Сквозь горячие волны золотистого воздуха нетвёрдо зашагали обратно в тень хвоста. Белами хрипло сказал:
— Придётся просить Таунса, чтобы увеличил норму.
— Дело ваше. Я просить не могу. Я ведь делюсь с беднягой Бимбо.
— Боже мой! Осталось всего на четыре дня. — Десять минут, которые они провели на солнце, вызвали сильное потоотделение. — Если все мы решим увеличить рацион, то хватит только на три.
— Я обещал Робу, что присмотрю за Бимбо.
Они заметили, что Стрингер чем-то занят в тени установленного на козлах крыла. Он стоял на плоском камне. Никто не видел его спящим.
— Он не человек, — сказал Кроу. Он так и не понял, что же все-таки произошло сегодня на рассвете. Ни с того ни с сего Стрингер надулся как гусь.