Полет стрелы
Шрифт:
— Тэлия! — гневно рявкнул он, изрядно испуганный. — Замкни в себе!
И круто обернулся к ней, взбешенный, почти готовый ударить ее за то, что она утратила контроль над передачей эмоций.
Тэлия забыла о странном наблюдателе, забыла обо всем, кроме гневного — и несправедливого — обвинения Криса. Она покраснела, побледнела… и взорвалась.
— Это не я! — выкрикнула она.
Крис продолжал смотреть на нее с полным недоверием, и тут она потеряла контроль.
На сей раз, по крайней мере, Спутники были готовы и быстро заблокировались. Однако на Криса удар ее страха перед создавшимся положением и злости на него самого пришелся всей тяжестью. Он невольно поднялся на ноги, пошатываясь, стал пятиться, но шагов через пять или шесть оступился и упал навзничь на твердый снег; его лицо стало таким же белым, как и лицо Тэлии, и единственное, что он смог сделать, — вскинуть руки перед лицом, тщетно пытаясь защититься.
И наблюдатель зашевелился…
Тэлия застыла: чувство, что некая мощь разворачивает кольца, собираясь нанести ей смертельный удар, было столь сильным, что она не могла даже вздохнуть. Каким-то образом она остановила разбушевавшуюся бурю чувств — и одновременно с восстановлением ею контроля Ролан медленно выступил вперед и встал возле нее. При этом он повернулся не к Тэлии, а к следящему за ними лесу, и вся его поза выражала молчаливый вызов.
Пришло чувство легкого удивления… и ощущение, что за ними следят, исчезло.
Тэлия почувствовала, как столбняк отпустил ее, и ей захотелось умереть со стыда за то, что она едва не сделала с Крисом. Он удивленно хлопал глазами, а она слепо отвернулась от него, прислонилась к стволу дерева и разрыдалась, закрыв лицо руками.
Крис с трудом поднялся на ноги и обнял ее.
— Тэлия, птичка моя маленькая, прошу тебя, не надо, — взмолился он. — Прости меня, я не хотел… я просто сорвался. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо… Прости меня. Прости…
Но однообразные дни, полные изнурительного труда, и ночи, дававшие слишком мало отдыха, сказались и на нем. Лишь когда у обоих на лицах начали замерзать слезы, они смогли остановиться и перестать всхлипывать от подавленности и отчаяния.
— Эта… та штука, которая следит… Тэлию трясло не только от холода.
— Я… не хочу говорить об этом, — сказала она, опасливо оглядываясь через плечо. — Не здесь… не сейчас.
— Так, значит, не ты…
— Нет. Жизнью клянусь. Крис поверил.
— — Ладно, давай обсудим, что мы имеем, — сказал он, снова взяв себя в руки. — Буран оказался сильнее, чем мы думали. Здесь — самый северный конец дороги. Дорожные команды не могут находиться от нас больше чем в нескольких днях пути, а наш запас продовольствия пока еще к концу не подходит. С нами все будет в порядке — особенно если начнем урезать рационы.
— Если будем отдыхать, еды нам потребуется меньше, — сказала Тэлия, вытирая глаза марлей, которой раньше защищалась от солнца.
— И мы можем выставить знак, показывающий, что мы здесь. Я могу довольно далеко пройти по насту — он меня выдерживает, а ты еще легче меня; примерно часа ходу хватит. Подожди тут.
Крис вскочил на Тантриса; они пустились по прорубленному в снегу узкому проходу обратно к Приюту и исчезли из виду. Тэлия ждала, когда они вернутся, временами настороженно оглядываясь через плечо. Что бы ни следило за ней, оно было на волосок от того, чтобы ударить; почему она так в этом уверена, Тэлия не знала, но отделаться от самой мысли не могла. Она не имела представления, что его удержало, но не хотела, чтобы оно застало ее врасплох. Она обхватила Ролана за шею и ждала, установив самый жесткий контроль, какой только могла. Ибо ей казалось, что наблюдатель начал действовать только тогда, когда создалось впечатление, что она нападает на Криса. Если причина действительно была в том, она совершенно не собиралась нечаянно спровоцировать угрозу снова.
Минуло по меньшей мере свечное деление — слишком долго для ее душевного спокойствия, — прежде чем показались Крис и Тантрис, рысью возвращающиеся обратно. Крис вез четыре белые стрелы, два длинных шеста и несколько ярко-синих тряпок.
— Их будет видно издалека. Вот, изобрази узор на своих, будь добра. — Он спешился и вручил ей две стрелы, а сам занялся двумя остальными. — Мы привяжем стрелы к палке и воткнем палку посередине того места, где проходит дорога. Когда команды найдут их, они поймут, что мы здесь и все еще живы. Они даже будут точно знать, кто мы, если с ними окажется Герольд — любому, кто пойдет с ними, наверняка будет известен наш узор.
— А зачем это делать?
— Если не сделаем, то они могут не расчистить досюда дорогу. Здесь всего лишь самая северная ее петля; строго говоря, она не так уж нужна для сообщения между Развилкой и Ягодником. Обходить кругом дольше, чем срезать напрямик через Печали, но зимой никто, кроме Герольдов, особенно не путешествует. И никто точно не знает, где мы» потерялись».
Он вручил Тэлии одну из своих стрел в обмен на ее. Каждый привязал стрелы к одному из шестов и сделал его как можно приметнее, привязав тряпки, которые стали развеваться на ветру.
— Ты иди в сторону Развилки, а я в сторону Ягодника, — сказал Крис, готовясь вскарабкаться на покрытый настом снежный вал. — Воткни свой шест на первом же перекрестке, до которого дойдешь. Я сделаю то же самое. Будем надеяться, что дорожные команды найдут хоть один из них прежде, чем остановятся.
— Крис… а что если снова пойдет снег?
— Тэлия, любовью Богини тебя заклинаю, даже не думай о таком. Пройди как можно дальше, но к сумеркам возвращайся.
Тэлия никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Из заснеженного леса по сторонам не доносилось почти ни звука. За спиной она слышала скрип шагов Криса, который осторожно пробирался по насту, стараясь не ступать, а скользить, чтобы не проломить его. И все равно, прежде чем он отошел слишком далеко, чтобы до Тэлии долетали от него какие-либо звуки, она по меньшей мере один раз слышала хруст, который означал, что он провалился. То, что у Криса не хватило душевных сил даже на то, чтобы выругаться, показывало, в каком подавленном состоянии находится он сам.
Тэлия тоже двинулась в путь; зачастую ей приходилось огибать высокие сугробы, на которые она не осмеливалась даже пробовать взобраться. Глаза жгло от слез и солнечного блеска, она чувствовала себя усталой, как никогда в жизни. Радовалась только, что легче Криса; снежный наст легко выдерживал ее вес и ни разу не провалился, как под ним.
Тишина была жуткой… пугающей. По-своему такой же пугающей, как прежде — вой бури. Задолго до того, как Тэлия достигла поворотной точки своего пути, ее начало трясти, и отнюдь не только от холода. Не слышно было ни птиц, ни зверей, ничто не указывало, что здесь есть и другие живые и движущиеся существа, кроме нее. Ужасное чувство, что за ней следят, возможно, и прошло, но в Лесу Печалей все равно ощущалось нечто жуткое, нечто, тронутое холодом смерти и льдом отчаяния. Какая бы сила ни властвовала тут, она была бессонной и вездесущей; Тэлия знала это совершенно точно, и знала каким-то образом, что ощущает лишь самое слабое касание этой силы — и ей не очень-то хотелось полагаться на предполагаемую защиту своего Белого одеяния Герольда, осмеливаясь зайти слишком далеко в одиночку. Она почувствовала огромное облегчение, когда увидела наполовину занесенный снегом указатель перекрестка: он означал, что Тэлия может воткнуть свой разукрашенный посох в наст на вершине сугроба и повернуть назад.
Никогда еще вид другого человеческого существа не доставлял Тэлии такой радости, как тогда, когда она завидела Криса, пробирающегося по снегу навстречу ей.
Вернувшись в Приют, Тэлия проверила, что у них осталось из припасов.
— Лучше бы они пришли поскорее, — сказала она, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучало сомнение. — Даже если будем осторожны, еды у нас немного. На неделю, вероятно, хватит, но едва ли намного дольше.
— Если они обеспокоены так, как я думаю — как надеюсь, — то будут работать не покладая рук, даже при свете факелов, — сказал Крис; его голос от усталости утратил всякое выражение. — Они просто не могут появиться намного позже.