Полет ворона
Шрифт:
— Заведется, — сказала Таня. — В гараже тепло. Только смотри, сильно не гони. По-моему, особой спешки не требуется.
Пока она одевалась, Павел сбегал в гараж, вывел Танины «Жигули» и подогнал к подъезду. Он ездил на машине нечасто, по доверенности, выданной ему Таней. Права он получил еще студентом — на военной кафедре изучали автодело.
По дороге Таня совсем успокоилась.
— Поворачивай-ка обратно, Большой Брат, — сказала ему, когда они уже проезжали по Петроградской. — Кажется, ложная тревога.
— Не поверну, — упрямо сказал он. — А если все-таки не ложная? Береженого Бог бережет. Я лучше тебя там подожду. Отпустят — тогда другое дело.
На отделение он ее сдал в начале шестого утра. Ждал до десяти. Позвонил в институт, объяснил, по какой причине он сегодня опоздает на работу. В десять к нему вышла заведующая отделением. Таня была права: тревога оказалась ложной. Тем не менее заведующая настоятельно рекомендовала оставить Таню в стационаре. Судя по данным УЗИ, роды предстояли непростые; положение плода было нефиксированным, ребенок поворачивался то головкой, то боком, то ножками; возможно, потребуется стимуляция или даже кесарево. В любом случае показан квалифицированный присмотр. Таню уже направили в отдельную палату. Павел и заведующая вышли из корпуса, и она показала ему окошко этой палаты. В окошке показалась улыбающаяся Таня и помахала ему рукой.
— Поезжайте домой, Павел Дмитриевич, и ни о чем не беспокойтесь. Мы обо всем позаботимся, когда потребуется, известим вас. Если Татьяне Всеволодовне что-нибудь понадобится, она сама сможет позвонить вам. У нее в палате персональный телефон.
«Да, что ни говорите, а номенклатурное родство — вещь полезная», — подумал кто-то чужой в голове Павла. Вслух же он произнес:
— Спасибо вам. Я буду приезжать каждый день. Когда у вас впускные часы?
— Вообще-то на отделение посторонние не допускаются. Но мы что-нибудь придумаем. Приезжайте лучше ближе к вечеру.
Павел звонил Тане каждый день, а после работы заезжал. Общались они в особой комнатке, разделенной, во избежание инфекции, стеклянной перегородкой. Таня ни о чем не просила, но он постоянно привозил ей яблоки, бананы, апельсины, которые она отдавала медперсоналу. На отделении оказалась хорошая библиотека; Таня изучала доктора Спока, Лоране Перну, отечественных специалистов, перечитала Гоголя, Блока. Всякий раз Павел возвращался от нее успокоенный. Все будет хорошо. Не может не быть.
Эта идиллия кончилась через неделю, и кончилась резко. Павла вызвали к директору института.
— Вот что, Павел Дмитриевич, — сказал директор. — Звонили из Москвы. На третье-четвертое назначены полевые испытания нашего изделия. Ну, того самого, вы знаете. Так что собирайтесь, послезавтра вылетаете на Северный Урал. Теплых вещей побольше...
— Но я не могу, Ермолай Самсонович. У меня жена в роддоме...
— Надо, голубчик, надо... — Не удержав академический тон, директор перешел на генеральский: — Вот если б ты сам рожать собрался, мы бы еще подумали, а так — приказ есть приказ. Без тебя родит. Мамки-няньки найдутся...
Чертыхнувшись про себя и забыв попрощаться, Павел вышел из кабинета. Сволочная работа! Знал бы, что все так обернется, остался бы на кафедре, учил бы студентов. За гроши, зато без всяких тебе сюрпризов.
Таня восприняла новость спокойно.
— Поезжай, если надо. Мы с Нюточкой тебя дождемся. — Она погладила себя по животу. — А если не дождемся, найдем способ тебя известить... Оденься только потеплей, не забудь.
По извечной расейской традиции испытания назначили на самое неудачное время. Метели, заносы, видимость нулевая. Из-за нелетной погоды Павел трое суток проторчал в Салехарде, каждый день с немалыми трудами прозвани-ваясь Тане. У нее пока все было по-прежнему.
Наконец удалось вылететь на объект, где уже собралась часть комиссии, представители заказчика и исполнителей. Среди них было немало больших чинов. Разместили всех с комфортом, в чистенькой современной гостинице. Даже Павлу, рядовому начальнику отдела, достался хороший одноместный номер с ванной, телевизором и видом на бесконечное, унылое снежное поле. Телефон, правда, был только местный — по причине особой секретности объекта. Существовала, конечно, спецсвязь, но использование ее для личных переговоров возбранялось категорически. В ожидании прибытия остальных участников акции народ в основном занимался распитием напитков, заигрываниями с обслуживающим персоналом и картежом. Пару пулек расписал за компанию и Павел, чтобы хоть ненадолго отвлечься от грызущей его тревоги. Это обошлось ему в двадцать два рубля с копейками: по невниманию он иногда ремизился по-страшному.
От самих испытаний у Павла осталось странное впечатление. Рано утром их вывезли в чисто поле, часть которого вдруг поднялась, открыв вход в шахты и бункера. Потом их на лифте спустили куда-то, но не очень глубоко, в помещение, стены которого были сплошь заняты разного рода пультами, приборами, лампами, кнопками и экранами. Особое впечатление производил огромный экран, изображающий карту мира с разноцветными огоньками в различных точках. Собравшиеся сгрудились в одном углу возле куда более скромного экранчика. Тот был размечен по квадратам и мерцал серым светом. Все стояли, смотрели на экран и чего-то ждали. Когда на экране появилась зеленая точка, все загудели, радостно, оживленно.
— Что там? — спросил Павел ближайшего соседа в полковничьем мундире.
— Засек, понимаешь, засек! — возбужденно прошептал полковник. — Ну, сейчас мы ему зададим перцу!
Потом на экране появилась красная точечка. Когда она соприкоснулась с зеленой и обе исчезли, присутствующие стали кричать, обнимать друг друга, хлопать в ладоши. К Павлу тоже подбегали незнакомые люди, обнимали, поздравляли.
— Молодец, наука! — крикнул ему в ухо какой-то генерал. — Давай теперь дырочки в пиджаке проверчивай!
— Зачем? — не понял Павел.
— Да для ордена, дурья башка! Заслужил! Облобызав Павла, генерал отошел и тут же стал целоваться с кем-то еще.
Потом их подняли наверх, усадили в автобус и отвезли обратно в гостиницу. Вечером состоялся банкет, на который многие пришли уже прилично нагрузившись. Говорились пламенные и несколько путаные речи, кому-то обещали показать кузькину мать, потом принялись качать какого-то генерала и еще одного пожилого человека в гражданском, но со звездой Героя на груди... Павел, улучив первую благоприятную возможность, сбежал к себе в номер и, не раздеваясь, завалился на кровать. Возможно, он действительно присутствовал при эпохальном событии, возможно, ему следовало бы разделить всеобщее торжество. Но он не мог ощутить себя причастным к этому торжеству — он же ровным счетом ничего не сделал для того, чтобы оно состоялось, более того, он просто не понимал, что, собственно, празднуют эти люди. К изделию, которое сегодня успешно прошло испытание, он был непричастен совершенно и даже с трудом представлял себе, как оно выглядит и что делает. Может быть, это тот серый экранчик с точками? Вряд ли.