Полиция памяти
Шрифт:
— Что вы тут делаете? — спросила я. — Сидите один, на морозе…
— Смотрю на паром… — ответил он.
Полузатопленный паром в центре гавани выглядел точно таким же, как и в день землетрясения. Бесконечные волны, набегавшие с моря, спотыкались о торчавшую из воды корму и превращались в белую пену. На секунду мне показалось, будто теперь эта корма стала чуть меньше и ее прибило чуть ближе к берегу, но, возможно, то была просто иллюзия.
— Тянет к прежней жизни?
Я знала, что парома уже не вернуть, как знала и то, что ответит на это старик. Но все равно зачем-то спросила.
— Вовсе
— Ну, просто землетрясение случилось так неожиданно. На самом деле я боялась, что это выбьет вас из колеи.
— На самом деле я помирал под обломками парома, а ты меня спасла. Вернула в колею, можно сказать! И за это я страшно тебе благодарен. А на паром я смотрю не потому, что мечтаю туда вернуться. Но чтобы крепче дорожить тем, что сейчас…
Беседа угасла на полуслове, и мы стали молча смотреть на море. Небо над горизонтом постепенно меняло цвет, и паром погружался все глубже в закатные сумерки. Ни на пляже, ни на причалах не было ни души, и единственным признаком жизни вокруг оставались только автомобили, проносившиеся по дороге вдоль берега. Дон то царапал ствол дерева, то грыз поводок, то взывал к нашему вниманию, виляя хвостом. Ухо его заживало, но, похоже, чесалось, и он целый день раздраженно подергивал им на бегу.
Я оглянулась на вершину холма. Птичья обсерватория была наполовину погребена под снегом. Наверное, Тайной полиции не придется засылать на вершину бульдозеры, подумала я. Ведь там и так уже одни сплошные руины…
У пешеходной тропинки еще маячила покосившаяся вывеска «В ботанический сад», но стрелка на ней указывала в пустоту. На склоне холма осталось лишь то, что ждало своего полного и окончательного исчезновения.
Поскольку все вещи старика унесло цунами, носил он теперь одежду моего папы, которую я бережно сохранила в шкафу: замшевые брюки, пестрый вязаный свитер и пальто с воротником из искусственного меха. Брюки давно полиняли, а воротник у пальто местами обтерся, но все вещи сидели на старике как влитые и были очень ему к лицу. Его большие и сильные руки старого работяги покоились на коленях, и как только я заговаривала снова, он слегка наклонялся ко мне, чтобы не пропустить ни словечка.
В его руки я влюбилась еще в раннем детстве. Куда бы мы ни выезжали все вместе, я всегда держалась за руку старика. Эти руки могли изготовить все что угодно: ящик для игрушек и модель самолета, вольерчик для жука-носорога и мешочек для секретов, настольную лампу и седло для велосипеда, вяленую рыбу и яблочный штрудель. Суставы у этих рук были узловатые, но ладони — мягкие и ласковые. Одного их прикосновения было достаточно, чтобы я ни о чем не волновалась, а просто знала: меня никогда не дадут в обиду и не оставят одну.
— Вы думаете, все эти изделия не смогут существовать слишком долго? Так же, как не смог ваш паром?
— Н-ну… Не знаю, — пробормотал старик, отклоняясь от меня чуть назад.
— Но R уверен, что смогут. Если хранить их в убежище.
— Да, он верит в чудесную силу убежища, которое мы построили. Но лично я в ней все-таки сомневаюсь. Только не говорю ему об этом в лоб. Зачем? Мои слова ему не нужны…
— Да уж… — кивнула я. — Слов, которыми он объясняет исчезновения, на этом острове просто нет. Мы с вами не понимаем и половины того, что он рассказывает нам об изделиях!
— Даже объединившись против Тайной полиции, мы не можем сопротивляться судьбе, которая нас все-таки разделяет.
— Иногда я думаю… Вот было бы здорово, если бы следующей исчезла сама Тайная полиция, — призналась я. — И больше никому не пришлось бы никуда прятаться!
— О да, это было бы замечательно. Но что, если раньше исчезнут убежища?.. Как тогда быть?
Он потер ладонь о ладонь у себя перед носом. Может, просто хотел согреть руки, а может, молился.
Лично я никогда еще не пыталась представить, что будет, если исчезнет наше убежище. То есть тогда мы напрочь забудем, что находится у нас под ковром в кабинете? И как открывается крышка люка? И почему R находится где-то у нас под ногами?
Я застыла в полном недоумении.
Дон, явно обидевшись на то, что его держат на привязи, хотя вывели погулять, расстроенно заскулил.
— Я думаю, за это волноваться не стоит! — ответила я как можно радостней, лишь бы скрыть свою же растерянность. — До сих пор мы пережили столько исчезновений, что уже и не счесть. Но даже в самые тяжелые минуты, теряя что-нибудь очень важное, очень сокровенное и незаменимое, мы не падали духом и не сходили с ума. Такие, как мы, способны ужиться с любой пустотой, какая бы она ни была.
Сложив руки обратно на колени, старик с улыбкой посмотрел на меня.
— Ты абсолютно права!
Улыбка его, казалось, вот-вот растает в морском закате.
Я поднялась с кирпичей, спустилась на землю, плотней затянула шарф и наконец-то отцепила Дона от дерева.
— Солнце скоро сядет, — сказала я. — Пойдемте домой, а то простудимся.
Освобожденный Дон подскочил к старику и начал тыкаться в его ноги.
— Возвращайся первой, принцесса, — проговорил старик. — А я отдохну немного да загляну к еще одному мяснику. Вчера наткнулся на его лавку на той стороне холма, и там запасы что надо. Отличной ветчины принесу!
— Может, на сегодня хватит? Зачем так напрягаться?
— Да я и не напрягаюсь. Та же дорога домой, только слегка в обход…
— Ах, да! — вдруг вспомнила я. И достала из кармана пакетик с леденцами. — Тогда вот вам на дорожку… Надеюсь, взбодрит!
— И что же это? — Он с любопытством вытянул шею и заморгал.
— Это называется «монпансье». Мы нашли его в статуэтках от Инуи.
Я высыпала оставшиеся таблетки себе на ладонь. Мы с R съели по одной — значит, осталось три.
— Опасно разгуливать с этим в карманах! — заворчал старик. — Мало нам той проверки на станции? А если патруль, что тогда?