Полигон смерти
Шрифт:
Пока Катя разоблачалась и выкладывала сладости, я критически смотрел в огромное настенное зеркало, пытаясь оценить своё состояние.
Увы, толком так и не оценил. В зеркале покачивалось и расплывалось нечто опухшее и невнятное, но уже без тампонов в носу, видимо, потерял где-то.
Вот это химия! Хмм… Оказывается, местная наливка имеет интересный эффект.
Де-юре я пьян чуть меньше чем в стельку: всё вокруг плавает и качается, я как будто под водой, в висках слегка постукивает, а звуки окружающего мира заходят в меня через макушку, а не через уши, причём с заметным опозданием — движения губ окружающих не совпадают со «звуковой дорожкой».
Де-факто я мыслю вполне здраво и ясно и даже с ходу придумал модель поведения, которая в этой непростой ситуации, пожалуй, была единственно верной.
Модель была такая: «стыдливое отстранение».
Я пьян, что само по себе огромный минус в глазах любой приличной девушки, кроме того, я отвратительно выгляжу (даже без тампонов — ещё тот уродец). В связи с этим мне стыдно и неловко перед Катей, и как человек чрезвычайной скромности я не стремлюсь в таком состоянии навязывать ей своё общество. Я стыдливо отстраняюсь по примеру унылого баса-профундо и отдаю всю инициативу в Катины руки. Захочет общаться — пожалуйста, не захочет — нормальное желание, я бы и сам с таким пьяным крокодилом не стал любезничать.
Методика сработала. Катя выпила наливки, подсела ко мне поближе и стала живо интересоваться, что занимательного произошло в её отсутствие, и как я нахожу местную «культурную элиту». Понемногу мы разговорились, быстро нашли общий язык и вскоре у меня было такое чувство, что мы с Катей давно знакомы и у нас масса точек соприкосновения.
Я с глубоким удовлетворением отметил, что у нас с Катей вполне многообещающие перспективы: если девушка позитивно воспринимает меня, такого страшного и пьяного, то что будет, когда я протрезвею и обрету нормальный вид? Думаю, всё будет как нельзя лучше.
Мой унылый оппонент так и хранил гордое молчание и старательно от нас отворачивался, наполняя окружающее пространство флюидами презрения и скорби.
Что ж, извини, дружок, но… ты должен объективно оценивать себя и свои позиции в этом мире.
Эта девушка не для тебя. Прими это как данность. Ты уж стар, ты уж сед, с ней тебе не… Пфф… В общем, ты не выдерживаешь никакой конкуренции с таким московским принцем, как я, — даже слегка побитым и опоенным местной химией на сливах… Икхх! Ой…
Катя немного «потусила» с нами, час или больше, время не считал, не до того было. Мы с ней даже разок станцевали: металлист удружил, откопал где-то вечнозеленый «Клён», поставил и торжественно объявил:
— Дамы приглашают кавалеров!
Не помню, приглашала меня Катя или я сам проявил инициативу, но пока «шумел клён», мы потоптались в толпе, стеснительно прижимаясь друг к другу, и это было прекрасно. Совсем как на школьном вечере, впервые в жизни с девочкой из параллельного, с которой до сей поры только тайком обменивался взглядами и смущённо краснел при этом. В общем, романтика и ностальгия — спасибо местным рокерам.
После танца Катя неожиданно засобиралась домой. Я решил было, что это на неё так повлияли пять минут в обнимку со мной, и чуть было не впал в депрессию, но Нинель успокоила: Катя весь день на ногах, очень устала, переела сладкого, её тошнит, болит живот и, кажется, даже небольшая температура. Так что ей в самом деле лучше всего сейчас пойти домой, а Нинель её проводит.
Что ж, раз врач так говорит… А нельзя ли мне тоже пойти провожать Катю?
Нинель сказал, что это не обязательно. У них тут не шалят, девушки без опаски гуляют по улицам в одиночку, и Катя живет совсем рядом. Но если я настаиваю…
Разумеется, я настаиваю!
Мы пошли в прихожую, Кати там не было, но из санузла (здесь он совмещенный, это я заметил, когда Нинель обрабатывала мои раны) доносились вполне характерные звуки. Что ж, в самом деле тошнота, а я-то уже начал подозревать, что это всё придумано, чтобы отвязаться от меня.
Спустя несколько секунд в прихожую следом за нами этаким живчиком вывалился Коробов и принялся перебирать вещи на вешалке.
— И куда это ты намылился? — подозрительно спросила Нинель.
— Домой, — Коробов прервал обет молчания. — А тебе какое дело?
— Ну уж нет, вот это ты напрасно, — решительно заявила Нинель. — Поворачивай оглобли, без тебя как-нибудь обойдёмся.
— Попрошу не вмешиваться в мою личную жизнь! — с достоинством прогудел Коробов. — Я свободный человек и имею право поступать так, как сочту нужным!
— Имеешь право?! Ну уж нет, хмырь, это тебе только так кажется…
Тут они с Нинелью устроили перепалку, в ходе которой выяснилось, что Коробов живёт в одном доме с Катей, только в другом подъезде.
На мой взгляд, аргументы у Коробова были вполне почтенные: человек имеет право в любое время уйти из гостей и отправиться к себе домой, и никто не вправе удерживать его.
Нинель, однако, аргументы не воспринимала вовсе и настаивала, чтобы Коробов вернулся в гостиную. На шум из гостиной прибыли Виталик с двумя наиболее трезвыми ассистентами и принялись с интересом наблюдать за перепалкой.
Воспользовавшись присутствием Виталика, я уже вполне свойски поинтересовался, что таится за дверью с рифлёным стеклом (именно оттуда раздавались странные звуки, когда я впервые вошел в эту прихожую).
— Это спальня Валентины, — почему-то шёпотом ответил Виталик и заговорщицки подмигнул: — Хмм… Понимаете, да?
— Эмм… Не совсем.
— Я там Шаляпина запер… Хе-хе…
— Эмм… Простите…
— Да сенбернара же! — удивился моей непонятливости Виталик. — Представляете, она туда ввалится со своим Михуилом, а там… Хе-хе… А он его не любит… Хе-хе…
— А, понял! — не понял только, кто именно кого не любит, ну да ладно, общая картина вполне прослеживается. — Ннн-да, весьма забавно… Хи-хи…