Полигон
Шрифт:
Новак напрасно напрягает голосовые связки, да и роль рыночного зазывалы дается ему с трудом – в его рекламных выкриках отчетливо слышатся лязг затвора, взрывы гранат и крики жертв. Или мне это кажется? Как бы то ни было, гости Новака не из стеснительных. Они пристально рассматривают детей, разрывают пары, заглядывают во рты, щупают ручки и животики. Кого-то почти сразу покупают. Для этого гостю надо всего лишь указать пальцем на ребенка, и выбранный товар тут же уводят в сторону. Помощник покупателя направляется к неприметному столу в углу зала, за которым сидит неприметный человечек, эдакая
Но где же Патрик?! Я выискиваю среди детишек сына. Где мой сын?!
Сколько ни вглядываюсь, его нигде нет. Детей в центре зала становится все меньше, кое-кто из покупателей уже торгуется между собой за право обладать заинтересовавшим товаром…
И вдруг Новак оказывается рядом со мной, хотя только что находился бог знает где.
Он говорит мне:
– Давно не виделись, Макс. Ты пришел-таки обменять сына на деньги, как мы договаривались? Что ж, я держу свое слово офицера. Приведите сюда малыша…
– …Край, что с тобой?! Ну же, Край!.. – слышу я издалека, и лицо Новака становится расплывчатым, оно меркнет, будто только что горел свет, а теперь его выключили, и просторный зал затягивает темно-серым, почти черным туманом, и…
Я вновь посреди Полигона.
Лежу в траве, куда меня оттащили от поляны, полной трупов.
Резак в стороне. На меня не смотрит, вертит головой, автомат уткнулся прикладом в плечо. Надо мной нависает Милена. Лицо у нее крахмально-белое, глаза – два блюдца.
Боль в голове чуть отпускает. После того, как накрывает, всегда ломит в затылке. Еще несколько лет назад в подобной ситуации я пригубил бы перцовки. Алкоголь ведь был для меня не развлечением и не способом забыться, а лекарством! Хорошо, что у нас нет выпивки, а то не удержался бы сейчас…
– Все в порядке, любимая. Я… Я знаю: нам надо добыть эти чертовы деньги. От этого зависит жизнь нашего сына. Ты веришь мне?!
Не мигая, она смотрит на меня, пока я пытаюсь подняться хотя бы на локтях.
А когда я окончательно уверяюсь, что Милена сейчас забьется в истерике, назовет меня сумасшедшим, сволочью, подонком, потребует не дурить, она вдруг кивает и спокойно, без дрожи в голосе, говорит:
– Я верю тебе, Макс. Мы сделаем все, как ты скажешь.
– Новак выполнит свою часть сделки, а мы – свою. И Патрик вновь будет с нами.
Взгляд Милены меняется. Теперь она смотрит на меня с тихой грустью, будто на маленького ребенка, сказавшего что-то жестокое и глупое.
Она смотрит на меня, как на психа.
За спиной бесшумно возник Тень.
Новак почувствовал его, но не услышал, не увидел и не унюхал.
У Тени есть поразительная способность оказываться рядом с боссом именно тогда, когда это необходимо. Мистика, да и только. Но бывший мент в чертовщину не верил. Верил в безграничную людскую подлость, верил в леденящий страх и сводящую с ума боль, верил в спирт и наркотики, порождающие галлюцинации и усыпляющие разум. Но ни в бога с нимбом, ни в дьявола с рогами, ни в духов бесплотных, ни в привидений не верил искренне, категорически!..
Тень все еще играл роль синоби: одет в черное, лицо наполовину прикрыто – хоть сейчас его на главную роль в гонконгский боевик, где говорить не надо, надо только размахивать мечом и прыгать с места на крышу пагоды, а лучше – свечи-небоскреба.
– Шайтан, говоришь? – Новак и не подумал обернуться к тому, кто обычно делал за него самую грязную работу в самых отдаленных уголках мира и чуточку поближе.
Помедлив, Тень произнес с тем же дурашливым акцентом, который выбрал для сегодняшней ночи:
– Или дурачок, понимаешь. Совсем глупый. В подвал полез. В тот самый. Все ловушки обошел, все мины. И это в темноте, не видя совсем. Так что нет, не глупый мальчик. Шайтан это. Шайтан, понимаешь!
Новак раздраженно поморщился. Никаких шайтанов нет. В конце концов, мальчик – сын Края, а наследственность – штука такая… Если мальчишке передалась хоть десятая часть того, на что способен бывший сталкер Максим Краевой, мальчуган способен на многое… И лучше бы его нейтрализовать, пока он маленький, не вошел в силу. Впрочем, даже будь Патрик Максимович самым обычным ребенком, его вскоре ждала бы неминуемая гибель.
Новак задумчиво посмотрел на телефон, который все еще держал в руке. Клянусь здоровьем матери… Края наверняка это подкупило. Откуда ему знать, что старушка умерла пару лет назад? В последний месяц своей никчемной жизни, стеная от боли – морфий не помогал, – она так достала Новака, что он не только пожалел, что вытащил ее из Украины на свой остров, но и готов был лично убить ее. Не убил. За него это сделал Тень. Так что клясться здоровьем матери Новак мог сколько угодно, хоть с утра до вечера, это ровным счет ничего не означало. Он давно отринул всяческую сентиментальность, будто мусор выгреб из себя и развеял по ветру…
Разговор с Краем одновременно порадовал, удивил и оставил после себя тягостное впечатление.
Зачем Край уточнял день недели и число? У него сын попал в руки к заклятому врагу, а он говорит о глупостях каких-то несусветных… Зачем?! Ясно, что, попросив время, чтобы якобы собрать деньги, Край хотел усыпить бдительность Новака. Либо Краю нужны двадцать четыре часа для подготовки торжественной встречи с товарищем по Чернобылю, либо они столкнутся лицом к лицу значительно раньше… Макс – расчетливая сволочь и никогда ничего не делает просто так.