Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером
Шрифт:
Советский Союз не мог пойти на такой шаг, «на другой день после того, как мы заключим соглашения с американцами, — предупреждал Н. Крестинский, — все другие страны кредиторы поставят вопрос о своих долгах»{434}. На Буллита подобные аргументы не действовали и он перешел к политике прямого шантажа. В марте он писал госсекретарю Халлу: «…возможно, лучше всего приостановить все торговые и финансовые отношения, пока ситуация не прояснится»{435}. Буллит рекомендовал Ф. Рузвельту «поддерживать по возможности самые дружеские личные отношения с русскими, но они должны дать понять со всей ясностью, что если русские не захотят сделать шаг вперед и взять морковку, то получат дубинкой по заднице»{436}. В своих обращениях к президенту Буллит называл Сталина «кавказским бандитом», «который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел».
Буллит угрожал Литвинову, что США примут Закон Джонсона и «закроют
Реакцией США стала организация настоящей финансовой блокады СССР. Так, например, сообщение корреспондента «Чикаго дейли ньюс» о том, что в Берлине ведутся переговоры о кредите для СССР в 40 млн. долларов для постройки металлургических заводов и что американские банкиры Диллон и Рид, вероятно примут в нем участие, вызвало заявление представителя госдепартамента о том, что департамент не допустит амеручастия{438}. Другой пример связан с Буллитом. В середине 1930-х он узнал, что Франция и СССР договорились о займе в миллиард франков. Американский посол приложил все свои силы, для того, что бы расстроить сделку. Он убеждал французов: «Россия никогда не вернет этого займа»{439}. Сделка была сорвана. Провал кредитных соглашений сыграл свою роль и в отношениях с Германией. В феврале 1935 г. президент Рейхсбанка Я. Шахт говорил торгпреду СССР в Германии Канделаки: «ваши неудачи с кредитами во Франции и Америке не могли не сказаться на вашем положении здесь. Благодарите Рузвельта и Эррио или проклинайте их — дело ваше. А мы теперь видим, что получить кредиты вы можете только у нас. Мы их дадим вам, но условия будут, простите, более жесткими»{440}.
Полпред СССР в США А. Трояновский шел против официальной линии Кремля и постоянно настаивал на удовлетворении в том или ином виде требований Вашингтона: «Мне кажется, — писал в 1935 г. посол в Москву, — что нам важно сохранить дружеские отношения с американцами и с точки зрения влияния этих отношений на международную обстановку, и с точки зрения использования американских возможностей для обороны в войне, которая нам по видимому, в ближайшем будущем будет навязана, и с точки зрения использования передовой американской техники для нашего народного хозяйства…» {441} . «Мы достигли такой степени экономического и технического развития, — отмечал А. Трояновский, — при котором только Соединенные Штаты могут помочь нам в дальнейшем движении вперед… Надо признать, что Европа имеет по сравнению с Америкой кустарную организацию…» {442} .
После перевода Буллита из СССР послом в Париж, на его место был назначен Дж. Дэвис, активный сторонник советско-американского сближения. По мнению М.Литвинова высказанном на встрече с Дэвисом: «за исключением вопроса о долгах, практически все остальные вопросы тривиальны или уже улажены к удовлетворению Соединенных Штатов»{443}. Проблема долгов к тому времени уже потеряла свою остроту. «Все деятели разных лагерей встревожены тем, что происходит сейчас в Европе, и вкривь и вкось говорят об опасности войны и обсуждают возможную позицию США, — докладывал А. Трояновский в 1935 г., — Перед лицом такого положения вещей, разумеется вопрос о наших долгах и кредитах становится весьма маленьким»{444}. Спустя год другой советский дипломат сообщал из Вашингтона: «Вопрос о наших долгах никого в США не интересует, за исключением, быть может, официальных лиц. Объясняется это ничтожностью сумм»{445}.
Тем не менее, вопрос долгов неизменно стоял первым в ряду всех претензий США к СССР и продолжал осложнять отношения между двумя странами вплоть до начала Второй мировой войны. И в начале 1939 г. госсекретарь К. Халл продолжал жаловаться советскому полпреду А. Трояновскому, что старые проблемы продолжают отягощать американо-советские отношения, первой он ставил: «нерешенный вопрос о советских долгах и наших исках»{446}. Спустя полгода в разговоре с послом Уманским Ф. Рузвельт подчеркивал, что советско-американские отношения связаны с двумя вопросами: «во-первых, снять раз и навсегда вопрос о долгах; во-вторых, предъявить доказательства американскому общественному мнению, что СССР находится на пути к демократии и поэтому его духовное развитие происходит в направлении США»{447}.
Вашингтон требовал от Москвы двух взаимоисключающих вещей сразу, заранее ставя невыполнимые условия. Почему? Для ответа следует обратиться к примеру остальных американских должников по Первой мировой. Начнем с единственного исключения, говоря о котором историк Д. Данн замечал, что: «американцы с большим уважением относились к Финляндии, единственной стране, которая выплатила Соединенным Штатам долги по Первой мировой войне. Для американцев выплата финских долгов была не просто доказательством того, что они имеют дело с хорошим экономическим партнером, но и показателем честности и справедливости в отношениях»{448}. Отличие Финляндии состояло в том, что это была единственная из 16 стран европейских должников США, которая вообще не принимала участия в Первой мировой. Наоборот, за счет пограничной спекуляции финны даже заработали на ней. В Российской империи, даже завзятые либералы называли Финляндию «открытыми воротами в русский тыл».
Характерно, что ни одна другая страна должник, в том числе такие оплоты демократии, как Англия и Франция… (получавшие германские репарации), ни Латвия, ни Литва, ни Польша… (получившие от СССР свою долю золотого запаса российской империи и одновременные освобожденные от приходящихся на них доли долгов империи[49]), не смогли выполнить своих обязательств перед «американским ростовщиком». Европейские должники США, постоянно срывая свои платежи, сумели покрыть к лету 1932 г. всего около 20% общей суммы долга (не считая процентов) и категорически отказались от дальнейших выплат.
Германия попыталась, было рассчитаться полностью, но заплатила за это банкротством и приходом к власти фашистов*. Приходом профашистских диктатур закончили и всеостальные европейские должники США, за исключением тех, кто получал германские репарации. О закономерной неизбежности такого итога Дж. М. Кейнс предупреждал еще в 1919 г., в своей книге «Экономические последствия мира», получившей огромную популярность в том числе и в США. Дж. Кейнс утверждал, что эти военные долги «не соответствуют человеческой природе и духу века»{449}. Мало того, Кейнс указывал, что: «было бы очень трудным для европейской промышленности стартовать снова без временных мер внешней помощи»,предоставив восстановительный кредит Америка «спасла бы Европу от тирании… сохранив ее для себя»{450}. Америка предоставила кредиты, но в обмен на выплату все тех же военных долгов и репараций.
Что касается России, то после войны она оказалась в гораздо худших условиях, чем даже поверженная Германия — вместо кредитов бывшие союзники по Антанте дали ей военную интервенцию и экономическую блокаду. Тотальная война, развернутая Англией, Францией, США, Польшей, Чехословакией … в Советской России, продолжавшаяся еще четыре года после трех лет Первой мировой, окончательно опустошила страну, уничтожив остатки национальной экономики. И после этого «союзники» потребовали от России выплаты долгов царского и временного правительств[50]. Размер претензий «союзников», по отношению к довоенному экспорту Российской империи, более чем в полтора раза превышал размер репарационных требований победителей к поверженной Германии. Любая Россия белая, красная, демократическая, тоталитарная ни при каких условиях не смогла бы выплатить этого долга. А если бы даже и попыталась то, по словам американца Б. Хоппера; «Россия, вероятно была бы заложена иностранным банкам»[51]. Чего добивался госсекретарь США, требуя от России одновременно и возврата долгов, и демократии?
Военные долги подорвали экономику Европы и в конечном счете обрушили экономику самого кредитора. Вопрос долгов стремительно перерос из экономического в политический. К середине 1930-х гг. гибельность военных долгов для мировой экономики и мира стала очевидной. К этому времени, по словам американского бизнесмена Купера, деловые круги «в особенности банки» уже давно выступали «за самый либеральный пересмотр европейских долговых обязательств»{451}. Советская Россия фактически возглавила это либеральное движение первой отказавшись от выплаты военных долгов, за ней спустя 16 лет, почти похоронив свои экономики под тяжестью выплат военных долгов, последовали все европейские военные должники США[52].