Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
Однако и на этот раз линия на вооруженное восстание натолкнулось на еще более решительное сопротивление со стороны Зиновьева и Каменева. Резолюция в пользу вооруженного выступления была принята 19 голосами за, 2 — против, 4 — воздержались [656] . Не получив поддержки в руководстве своей партии, Каменев и Зиновьев выступили в непартийной печати со своими аргументами против предполагавшегося выступления. Таким образом, по всем канонам политической этики — особенно суровой и жесткой в большевистской среде — они совершили акт политического предательства по отношению к своей партии. Положение усугублялось еще и тем, что органы буржуазной печати в эти недели и дни были полны сообщениями о готовившимся большевиками мятеже против законной власти Временного правительства. Ситуация обострилась до крайности.
656
Там же. С. 104.
Ленин обратился с письмом не в ЦК,
На заседании произошла настоящая баталия. Одни решительно осуждали заявления Каменева и Зиновьева, но считали, что собрание членов ЦК неправомочно исключать их из числа членов партии и ЦК. Предложенную самим Каменевым отставку с поста члена ЦК принимают и вместе с тем обязывают обоих «штрейкбрехеров» не выступать ни с какими заявлениями против решений ЦК и намеченной им линии работы.
657
Там же. С. 109.
Довольно странную позицию занял в этом вопросе Сталин. Казалось бы, весь его радикализм и принятие курса на вооруженное восстание с логической закономерностью предопределяли его отрицательное отношение к позиции двух оппозиционеров. По всей логике вещей он должен был поддержать Ленина. На деле же получилось совсем иное. Вначале обсуждения он заявил, что «предложение тов. Ленина должно быть разрешено на пленуме, и предлагает в данный момент не решать.
Тов. Милютин присоединяется к мнению тов. Сталина, но доказывает, что вообще ничего особенного не произошло» [658] .
658
Протоколы Центрального Комитета РСРП(б). С. 108.
В ходе развертывания дискуссии он уже занимает более четкую, явно антиленинскую позицию. Вот его аргументация, как она изложена в протоколах: «Тов. Сталин считает, что К[аменев] и 3[иновьев] подчинятся решениям ЦК, доказывает, что все наше положение противоречиво; считает, что исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух тт. подчиниться, но оставить их в ЦК.» [659] .
Едва ли есть смысл и необходимость комментировать позицию Сталина. Здесь он выступает в явно несвойственной ему функции примирителя, сторонника мягких мер убеждения, а не жестких репрессивных акций против нарушителей партийной дисциплины. Пытаясь понять и объяснить столь странную метаморфозу политической эквилибристики Сталина в тот период, можно исходить из различных предположений и догадок. Попытаемся досказать недосказанное Сталиным. Мне думается, что за такой осторожной и чрезвычайно примирительной позицией Сталина скрывалась его собственная внутренняя неуверенность в окончательном исходе вооруженного восстания. Разумеется, он об этом не говорил открыто. Более того, тщательно скрывал, подчеркивая свою веру в конечный успех. Однако червь сомнения и неуверенности где-то глубоко сидел в его душе, и именно это стало причиной столь примирительной позиции Сталина к нарушителям партийной дисциплины, яснее выражаясь, к штрейкбрехерам, пытавшимся сорвать революционное выступление.
659
Там же. С. 107.
Усматривать же в этом акте проявление политического либерализма — значит не понимать всей сущности, фундаментальных основ, природы политической психологии и политического мировоззрения Сталина. В пользу такого предположения говорила не только вся его предшествующая деятельность как подпольщика-революционера. Об этом же со всей очевидностью свидетельствует вся его дальнейшая политическая карьера, вся история возвышения на политическом Олимпе Советского государства. Орбита политической деятельности Сталина никогда или почти никогда не проходила в поле притяжения таких сил, как либерализм и снисходительное отношение к политическим противникам. Что, разумеется, не равносильно утверждению, будто компромисс и гибкое тактическое лавирование не составляли солидную часть его политического арсенала. Даже поверхностное знакомство с характером политических принципов Сталина неопровержимо говорит в пользу именно такого объяснения его поступка в те октябрьские дни.
На этом же заседании Сталин заявил о выходе из редакции «Рабочего пути», которую он возглавлял. Подоплекой данного шага явилось то, что редакция газеты поместила на своих страницах письмо Зиновьева. В этом письме Зиновьев, не отказываясь по существу от своей позиции, предлагает сомкнуть ряды и отложить спор до более благоприятных обстоятельств.
Сталин своей единоличной властью поместил в том же номере газеты редакционное замечание, текст которого был краток, но весьма красноречив: «ОТ РЕДАКЦИИ. Мы в свою очередь выражаем надежду, что сделанным заявлением т. Зиновьева (а также заявлением т. Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи тов. Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками.» [660] .
660
Протоколы Центрального Комитета РСРП(б). С. 115.
Отставка Сталина принята не была с той мотивировкой, что: «ввиду того, что заявление тов. Сталина в сегодняшнем № сделано от имени редакции и должно быть обсуждено в редакции, решено, не обсуждая заявления тов. Сталина и не принимая его отставки, перейти к очередным делам» [661] .
Дать объективную оценку этим эпизодам из политической биографии Сталина можно лишь с учетом реального положения, которое было тогда в стране и в партии большевиков, в особенности в ее руководящей верхушке. Это положение характеризовалось нараставшим общенациональным кризисом, быстрой и неожиданной сменой соотношения сил между различными политическими группировками в обществе, неопределенностью и непредсказуемостью перемен, которые привносили в общественную жизнь не только дни, но и даже часы. Главное же — безумно смелой, граничившей с авантюрой, представлялась сама идея победоносной революции. В случае же поражения, которое могло быть порождено сочетанием многих, часто не поддающихся учету обстоятельств, партия оказалась бы перед перспективой полного банкротства, оправиться от которого было бы очень и очень трудно, если вообще возможно. Исторический шанс, казавшийся таким реальным и таким достижимым, мог обернуться историческим поражением, отбросившим бы партию на задворки общественной жизни страны. Словом, и соблазн был велик, и риск казался не меньшим. Так что колебания и сомнения в рядах большевистской партии имели под собой серьезные основания, и объяснять их преимущественно личными качествами и свойствами той или иной политической фигуры — значило бы упрощать картину. Судить же об этих событиях через призму исторической ретроспективы, конечно, легко, поскольку ничто не кажется более возможным, чем то, что стало реальностью.
661
Там же. С. 107–108.
Думаю, что высказанные соображения позволяют лучше понять линию поведения Сталина в эти дни. У него налицо были немалые сомнения в неизбежности и неотвратимости успешного исхода вооруженного восстания. Если бы таких сомнений не было, то линия его поведения была бы более последовательной и более жесткой. Причем, как мне думается, эти сомнения касались главным образом и в первую очередь не стратегических вопросов предстоявшего восстания, а тактических моментов, связанных с конкретным развитием ситуации в те дни.
Другим существенным моментом, проливающим свет на позицию и поведение Сталина в эти дни, выступают довольно тщательно взвешенные расчеты сугубо маскировочного характера. О них откровенно сказал позднее и сам Сталин, когда подчеркивал маскировочный характер наступательных действий, выдавая их за действия сугубо оборонительного, вынужденного свойства. (Об этом уже речь шла выше).
Но каковы бы ни были внутренние сомнения Сталина (об этом можно строить только предположения и догадки), а также его тактические расчеты и соображения, определенная двойственность позиции в отношении Зиновьева и Каменева, — все это в конечном счете не повлияло на его деятельное участие в подготовке и проведении практических шагов по реализации намеченных большевиками планов. Об этом свидетельствует то, что на том же заседании ЦК, о котором только что шла речь, был учрежден партийный практический центр по руководству восстанием. Он вошел в историю как Военно-революционный центр в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. Этот центр входит в состав революционного Советского комитета (имеется в виду Петроградский Военно-революционный комитет), доминирующее влияние в котором в октябре 1917 года приобрели большевики [662] . Формально председателем ВРК был левый эсер Лазимир. Фактически комитетом руководило Бюро ВРК, большинство в котором составляли большевики. Петроградский Военно-революционный комитет направил во все воинские части гарнизона и в штаб гарнизона своих комиссаров. Без их одобрения любые приказы соответствующих властей, в особенности военных, не имели силы. Этот шаг и явился, так сказать, тем пороховым шнуром, который поджег пламя Октябрьской революции.
662
Протоколы Центрального Комитета РСРП(б). С. 104.
Временное правительство и его органы власти, в первую очередь, начальник военного гарнизона, решили нанести упреждающий удар, чтобы расправиться с большевиками и взять под контроль ситуацию в городе. Отрядами юнкеров были закрыты большевистские издания, принято решение о разведении мостов на Неве. Однако, как говорится, было уже поздно. Реальный контроль над воинскими частями находился в руках большевиков и сочувствующих им масс. Апелляция правительства к солдатам не дала желаемого результата, организовать переброску верных правительству войск также не удалось. Более того, прибывшие в Петроград части оказались под влиянием большевиков. Попытки Керенского организовать сопротивление с помощью других отрядов из ближайших к городу гарнизонов также оказались тщетными. Можно сказать, что основные силы старого офицерства питали к Временному правительству и его главе чувства глубокого презрения, и были совсем не против того, чтобы это правительство покинуло историческую сцену с помощью большевиков. Так сложился сложный и непостижимый на первый взгляд клубок глубочайших противоречий, который был разрублен ударом меча революции.