Политическая история Русской революции
Шрифт:
Так жили крестьяне второй половины XIX века. Об этом тоже нужно помнить, рассуждая о причинах крушения государства в 1905–1917 годах.
Глава 17.
Быт русской деревни 1900–1901 годов
О том, как изменился быт крестьян к началу XX века, определенное представление можно получить из исследования Андрея Ивановича Шингарева, земского, общественного и политического деятеля, после революции 1905 года – члена ЦК кадетской партии, депутата Государственной думы II, III и IV созывов, а после Февральской революции – министра земледелия
С 1898 года Шингарев работал земским врачом в Воронежской губернии, принимал активное участие в деятельности земских учреждений. Это было время очередного подъема земств – органов местного самоуправления губернского и уездного уровней (созданы в 1864 году в ходе крестьянской реформы), чья судьба была очень непростой, но подробнее на этом мы остановимся позже. И это было время, когда земства в очередной раз ставили вопрос обследования и изучения социальной ситуации в своих уездах. Местное самоуправление испытывало определенную рефлексию в связи с необходимостью управлять, не зная страны.
Справедливости ради отметим, что земские статистические обследования в некоторых губерниях еще до всеобщей переписи превосходили по качеству, уровню охвата и объему затрагиваемых вопросов аналогичные обследования имперских министерств [214] .
Шингарев, в соответствии с принятой земством общей программой, провел в 1900–1901 годах и опубликовал в 1901-м всестороннее обследование двух населенных пунктов. Эта работа получила название «Опыт санитарно-экономического исследования двух селений Воронежского уезда», а именно – села Ново-Животинного и деревни Моховатки Подгоренской волости Воронежского уезда. Перед нами, таким образом, не повествовательное произведение, а научная работа, построенная на определенной методологии.
214
История российской государственной статистики: 1811–2011: / Росстат. – М.: ИИЦ «Статистика России», 2013. С. 61.
В последующих публикациях автор подчеркивал, что эти деревни «не являлись… чем-либо особенно исключительным, выдающимся среди остальных деревень и селений Воронежского уезда и вообще черноземной полосы, не представляли собою чего-либо единичного, обособленного. Картина… являлась как бы характеристикой общего положения сельского населения обширного района России…» [215] .
Это утверждение, однако, входит в противоречие с предисловием к первой публикации 1901 года, где он утверждает, что речь все-таки идет о селениях, относящиеся к приходам с наихудшими по губернии показателями детской смертности, что и вызвало первоочередную необходимость в их обследовании.
215
Здесь и далее цит. по: Шингарев А. И. Вымирающая деревня. Изд. 2-е. СПб.: Общественная польза, 1907 (Электронная версия, 1 файл. doc).
Противоречие это может объясняться как тем фактом, что Шингарев начал политическую карьеру, так и тем, что с момента первой публикации он получил дополнительные сведения о социально-экономическом положении села. Далее в предисловии к изданию 1907 года он указывает: «Состоявшиеся вскоре по окончании моей работы заседания Воронежского уездного комитета по выяснению нужд сельскохозяйственной промышленности, в которых и на мою долю выпала честь участвовать, вполне подтвердили типичность обследованных мною селений».
Как бы то ни было, в издании 1907 года, которым мы пользуемся, оба предисловия приведены одно за другим, то есть сам автор принципиального противоречия в них, судя по всему, не усматривал.
Опустим пока собранные Шингаревым данные об истории сел, о наличии школ и грамотности населения, это тема отдельного разговора. Обратимся именно к быту крестьян.
«Жилые строения Н.-Животинного и Моховатки, – пишет исследователь, – расположены весьма тесно, избы и дворы непосредственно соединяются друг с другом и с соседними постройками, составляя почти непрерывную цепь строений. Это объясняется крайним малоземельем, что заставляет дорожить каждым аршином земли. Ширина всей [крестьянской] усадьбы лишь редко достигает 10–15 сажен (сажень – 2,13 метра. – Д. Л.) и, наоборот, наиболее часты усадьбы в 6–7 сажен, а есть усадьбы даже 4–5 сажен ширины. Половина этого пространства занята избой, а остальное приходится на плохенький и тесный дворишко. Ни садов, ни рощи не имеется в обоих селениях ни у одного домохозяина, и только изредка у некоторых дворов посажено немного ветелок».
«В избу, – продолжает описание Шингарев, – вход из сеней, прямо против входа помещается русская печь, занимающая значительную часть помещения, кругом стен идут лавки, в правом, а иногда в левом углу от входа стоит один обеденный стол, в углу против отверстия печи небольшой поставец или полки для посуды. От печи к противоположной стене фасада идут под потолком полати, встречающиеся, впрочем, далеко не во всякой избе. Таково несложное внутреннее устройство жилья, почти лишенное всякой мебели за исключением 1–2 деревянных скамеек, без намека на какое-либо убранство или украшение, кроме образов в углу над столом… Немного домашней посуды, кое-какая одежда, зимою прялка или ткацкий станок…»
«Крыша жилых строений, – говорится в исследовании, – не отличается по своему материалу от всех надворных построек – она все та же солома, играющая в обиходе местной крестьянской жизни поистине универсальную роль. Это – и кормовое средство, и подстилка для скота, и постель для самого хозяина, это и топливо, это и строительный материал. После ржаного хлеба солома – главный продукт сельского хозяйства, и отсутствие ее – своего рода особенное бедствие; но главное ее достоинство – дешевизна – не часто бывало явлено в Н.-Животинном и Моховатке. Своей соломы почти нет, экономическая – дорога. Вот почему даже самая дешевая хорошая соломенная крыша имеется далеко не во всех дворах. На многих избах крыша очень ветха, местами уже прогнила и образовала ямы. Ни железных, ни тесовых, черепитчатых или каких-либо иных крыш здесь не было в 1900 г. ни у одной крестьянской избы. Все они были крыты соломой внатруску под ногу, а чтобы ветер не раскрывал, солома притянута сделанными из нее же жгутами, или придавлена положенными [сверху] деревянными жердями. Только 4 избы (всего 2,4 % всех) – 3 в Моховатке и 1 в Животинном – покрыты более совершенным способом, соломой под глину, при котором крыша составлена из скрученных соломенных пучков, смоченных в жидкой глине».
«Печи во всех избах русские, т. е. простого, всем известного устройства… Под печью большею частью устроено подпечное пространство… Здесь лежат рогачи, ухваты, катки для чугунов, здесь же живут зимою и куры. Над сводом печи небольшая выстилка кирпича отграничивает снизу надпечное пространство вышиной от 10 вершков до 1 арш. Здесь спят старые и малые члены семьи, а то и вся небольшая семья, лежат постельные принадлежности, сушится одежда, хлеб зерновой и пр. Во многих избах зимой это единственно теплое место, где отогреваются обитатели».
Может показаться странным, что земский доктор в рамках санитарного обследования приводит столь подробное описание быта крестьян, вплоть до обмеров дворов, описания внешнего вида изб, внутреннего убранства жилья, наличной мебели, посуды, принципов использования печи и т. д., – он как будто знакомит читателей с жизнью загадочных аборигенов затерянного острова. Дело в том, что в определенной степени так дело и обстояло. Слишком фрагментарны, а часто и мифологичны были представления интеллигенции о жизни крестьянства.