Политические онтологики
Шрифт:
Можно сказать, что вторая часть содержит гносеологию Спинозы. Из бесконечного количества атрибутов Бога нам известны только два: мышление и протяжение. Человек определенным образом выражает оба эти атрибута. Он есть вещь мыслящая (душа) и вещь протяженная (тело). Это тело подвергается различного рода воздействиям и действует само. В душе, поскольку она действует, возникают идеи. „Если объектом идеи, составляющей человеческую душу, служит тело, то в этом теле не может быть ничего, что не воспринималось бы душою“ (стр. 46). „Человеческая душа способна к восприятию весьма многого, и тем способнее, чем в большее число различных состояний может приходить тело“ (стр. 52). „Если мыслящее тело бездействует, – комментирует Э. В. Ильенков, то оно уже не мыслящее тело, а
Спиноза разрешает здесь так называемую „психофизическую проблему“ перед которой пасовали картезианцы (Мальбранш, Гейлинкс и др.). Если мышление и протяжение не имеют между собой ничего общего, то как представления приводят в движение тело, а воздействия, которым подвергается тело, вызывают представления в душе? Спиноза не проводит грани между притяжением и мышлением. Они оба атрибуты единой субстанции. Следовательно нет чисто „психических“ и чисто „физических“ процессов. Любой процесс – психофизический. Совершенным мыслям соответствуют совершенные состояния тела (мы их просто не видим, они происходят на уровне движений глаз, движений клеток мозга). Совершенным состояниям тела соответствуют совершенные мысли.
Мыслящее тело (то есть единая субстанция, которая может быть выражена через протяжение или мышление, подобно тому как функция может быть выражена через график или через уравнение) обладает бесконечной восприимчивостью и активностью. Встречаясь с другими телами, оно „снимает“ с них их форму и включает в свой тезаурус.
Мыслящее тело обладает способностью строить свои действия по форме любой, а не одной или нескольких определенных вещей, как автомат. Автомат более совершенен в определенных действиях, зато у человека число этих действий неограниченно. Человек не создан для чего-то специального, а значит, создан для всего.
„Душа может смотреть на внешние тела, как бы на находящиеся налицо, хотя бы они на самом деле и не существовали…“ (Спиноза стр. 53). Это есть образы вещей, а соответствующая способность души – воображение. В самом воображении нет ничего страшного, до тех пор пока воображаемое не принимают за существующее. В воображении нет достоверности, т. к. в воображении и в памяти „сцепление идей происходит сообразно с порядком и сцеплением состояний человеческого тела“, а не с „сообразно с порядком разума“ (стр. 35). Воображение и беспорядочный опыт – есть познание первого рода. Ко второму роду относиться разум, а к третьему – интуиция. „Познание первого рода есть единственная причина ложности, познание же второго и третьего рода необходимо истинно“ (стр. 68).
Из всего этого следует, что „мы действует лишь по воле Бога и причастны божественной природе, и тем более, чем совершеннее наши действия, и чем более и более мы познаем Бога“ (стр. 86). Однако наша способность действия может увеличиваться или уменьшаться. Состояния тела, которые благоприятствуют или ограничивают эту способность, а вместе с тем и идеи этих состояний называются аффектами. Глава третья „Этики“ посвящена их происхождению и природе. Спиноза, в отличие от многих других мыслителей, которые видят в аффектах лишь ошибку, несовершенство, которого стоит избегать, видят в аффектах нечто чуждое природе, полагает, что „в природе нет ничего, что можно было бы приписать ее недостатку… таким образом, аффекты ненависти, гнева, зависти и т. д., рассматриваемые сами в себе, вытекают из той же необходимости и могущества природы…“ (стр. 82).
Поскольку, как доказывает Спиноза „стремление пребывать в своем существовании… это есть сущность самой вещи“ (стр. 88–89), то человек как вещь мыслящая обладает желанием или влечением. „Я разумею здесь под именем желания всякие стремления человека, побуждения, влечения и хотения, которые бывают различны, сообразно с различными состояниями человека, и нередко до того противоположны друг другу, что человек влечется в разные стороны и не знает, куда обратиться.
Итак, – пишет Спиноза, – „я признаю только три первоначальных или главных аффекта, а именно: аффекты удовольствия, неудовольствия и желания“ (стр. 128).
Все остальные аффекты производны и возводятся из этих. Т. к. „душа насколько возможно, стремиться вообразить то, что увеличивает способность тела к действию или благоприятствует ей…“ (стр. 91–92), то „мы ясно можем понять, что такое любовь и что такое ненависть. А именно любовь есть не что иное, как удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины, ненависть – не что иное, как неудовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины“.
Спиноза также дедуцирует такие аффекты как расположение и отвращение, преданность и осмеяние, надежду и страх, уверенность и отчаяние, превозношение и презрение, зависть и сочувствие, самодовольство и приниженность, гордость и стыд и многие, многие другие.
В заключение Спиноза дает общее определение аффектов. Это „страсть души, есть смутная идея, в которой душа утверждает большую или меньшую, чем прежде силу существования своего тела или какой-либо его части, к которой сама душа определяется к мышлению одного преимущественно перед другим“ (стр. 137).
Следовательно, аффекты надо подавлять и ограничивать.
„Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет собою, но находится в руках фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собою лучшее, однако принуждает следовать худшему“ (стр. 139).
Четвертая часть „Этики“ посвящена именно этой проблеме человеческого рабства и силе аффектов. Техники, которые тут предлагает Спиноза, до сих пор в арсенале психологии. Она не придумала ничего нового за триста лет. Лучшее, т. е. добро – это то, что составляет для нас, как мы наверное знаем, средство к тому чтобы все более и более приближаться к предначертанному нами образу человеческой природы» (стр. 141). Худшее или зло есть «то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам достигать такого образа. Далее мы будем называть людей более или менее совершенными, смотря по тому, более или менее приближаются они к этому образу» (стр. 141). Иными словами добро – то, что полезно, зло – то, что препятствует добру. Поскольку существуют противоположные аффекты, влекущие человека в разные стороны и кроме того «в природе нет ни одной отдельной вещи, могущественнее и сильнее которой не было бы никакой другой» (стр. 143), то «аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий уничтожению» (стр. 146).
«Познание добра и зла есть не что иное как аффект удовольствия и неудовольствия, поскольку мы сознаем его» (стр. 147). Оно (познание) «не может препятствовать никакому аффекту, оно способно к этому лишь постольку, поскольку он рассматривается как аффект» (стр. 150). Желание, возникающее из познания добра и зла, «может быть подавлено и ограничено другими желаниями, возникающими из волнующих нас аффектов» (стр. 151) или «желанием вещей, приятных для нас в настоящем» (стр. 151). Кажется, что все это очень сильно отдаляет человека от совершенства, однако самые сильные аффекты и желания, как раз не препятствуют, а покровительствуют добродетели. «Нельзя представить себе никакой другой добродетели первее этой (именно стремление сохранять свое существование)» (стр. 155). Но человек сохраняет свое существование тем успешнее, чем лучше разумеет, что для него полезно, а что нет, т. е. чем он лучше различает добро и зло, а это умение различать и есть познание. «Высшее благо для души есть познание Бога, и высшая добродетель – познавать его» (стр. 158).