Политический противник
Шрифт:
О кмете можно много кое-чего написать, но мне казалось, не знаю почему, что под таким заголовком кмета можно только изругать и больше ничего. И так я размышлял, пока мне не пришло в голову, что статью я должен закончить восклицанием: «Око за око, зуб за зуб».
Итак, против воли, просто подталкиваемый какой-то внутренней силой, я изругал безвинного кмета, и все из-за латинского заголовка и кровожадной концовки.
Как бы то ни было, но это событие совершило в городе чудо. Люди просто не могли удержаться и со слезами на
В этот день я целых три часа простоял на рыночной площади, а затем прошелся даже по тем улицам, где у меня не было подписчиков. Я обошел несколько кафан и пошел к вечерне в церковь. Как только я замечал, что собиралось двое-трое людей, я тотчас же проходил возле них, и повсюду на меня взирали с удивлением.
Разумеется, были и такие (особенно общинные чиновники), которые поглядывали на меня с презрением. В душе я чувствовал, что вместе с приверженцами я заполучил и большое число противников.
И действительно, после этой статьи все шло не так гладко, как вначале.
Через два-три дня после этого события сижу я в полдень в редакции и, стеная, сочиняю «торговлю и оборот». Яков в этот день проснулся рано, одел мои праздничные брюки и ушел куда-то, а я остался один. Мучился я, мучился, как вдруг в редакцию вошел неизвестный человек странной наружности. Он широко шагал, лицо у него было хмурое, а за пазухой что-то оттопыривалось.
Только он вошел в редакцию, как в моем воображении пронеслись дубинки и тому подобные вещи. Мне сразу пришло в голову, что это один из моих политических противников, посланный, может быть, самим кметом, который сейчас заставит меня держать ответ за мои писания. Я посмотрел направо, налево, но, кроме бутылки, которая служила мне чернильницей, никакого другого оборонительного оружия поблизости не увидел.
Когда странный человек подошел к моему столу, я поджал ноги под стул и с отчаянием посмотрел на дверь, которая в тот миг показалась мне страшно далекой.
– Добрый день! – говорит неизвестный и садится на кипу газет.
– Добрый день! – выдавливаю я, глотая слюну.
– Вы редактор этой газеты? – хмуро осведомляется он.
У меня сдавило горло, я охрип, и поэтому мое: «Да, я» прозвучало так тихо и неясно, как будто я говорил сквозь камышовую дудочку.
В тот же миг я увидел, что он вынимает руку из-за оттопыренной пазухи, и меня всего охватила дрожь.
И – о ужас! – он достает оттуда, чтобы вы думали… огромный револьвер!.. У меня из рук выпало перо.
– Видите этот револьвер? – решительно спросил он.
Несчастный редактор хотел было ему что-то сказать, но в этот момент у меня из верхней челюсти выпал зуб, который уже целый год шатался.
– Как вам нравится этот револьвер? – прогремел зловещий человек и поднес револьвер к моему носу.
Я закричал хриплым голосом и, откуда только сила у меня появилась, перескочил через сундук, выбил стекло, весь изрезался, выскочил без шапки и пальто на улицу, шепча, не знаю сам почему, концовку моей предпоследней статьи: «Нас и на коне не обскачешь!»
В тот отчаянный миг я заметил вывеску своего соседа Йоци Бочарского, и тотчас же в моей памяти всплыла его смертоносная тамбура. Я ворвался к нему в парикмахерскую, крича, как баран перед закланием:
– Убийство!.. Политический противник! Ой! Караул!
Йоца Бочарский, бривший клиента, вздрогнул и порезал мирного гражданина, который не вмешивался в политику, так что мне и сейчас жаль, что этот человек пострадал ни за что.
– Где? Кто? Что? – закричал во весь голос Йоца и побежал снимать со стены тамбуру, а мирный гражданин, напуганный всем этим, кинулся бежать по улице как был – с салфеткой на шее и мылом на физиономии.
– Иди скорей, подержи дверь редакции, чтобы он не убежал, пока я не приведу жандармов! – ответил я ему, выбежал на улицу и помчался по ней без шапки, весь окровавленный, изрезанный стеклом.
Когда я вернулся с жандармами и тысячей ребятишек и зевак, Йоца стоял у дверей редакции и подпирал их плечами, а его подмастерье Стева Данин, взяв широкую доску, на которой месят тесто, и закрыв ею разбитое окно, крепко подпер ее спиной.
Жандармы остановились на мгновение, как бы набираясь храбрости, затем переглянулись значительно, и, наконец, обладатель больших усов, жандарм Вуча, который всегда хвалился тем, что был гайдуком [7] и ограбил два государственных дилижанса (за что был особенно почитаем горожанами), поднял свою большую палку, важно произнес: «Пет! а затем скомандовал: „Отпускай!“
7
Гайдуки народные мстители, партизаны, которые в XVII–XIX веках вели вооруженную борьбу против турецких завоевателей. Позже гайдуками называли разбойников, скрывавшихся в лесах.
Йоца Бочарский отскочил от двери, и жандармы, вежливо уступая друг другу дорогу, вошли в комнату, за ними хлынул народ.
Политический противник спокойно сидел у ящика, а на ящике лежал злополучный револьвер.
Прошло много времени, пока мы, наконец, объяснились. А дело, между тем, было очень простым. Этот человек был совсем и не политическим противником, а всего-навсего торговым агентом, который продавал револьверы. Он пришел поместить объявление в газете и хотел спросить меня, как мне нравятся его револьверы. А то, что я понял его неправильно, это уже мой грех!
Как бы то ни было, но с тех пор я уже никогда не употреблял заголовка «Quisqus suorum verborunu и вообще возненавидел латинский язык.