Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность
Шрифт:
Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»
Владимир Малахов
ПОЛИТИКА РАЗЛИЧИЙ
Культурный плюрализм и идентичность
Новое литературное обозрение
Москва
2023
УДК 323.1
ББК 66.3(0),5
М18
Редактор серии А. Куманьков
Владимир Малахов
Политика различий: культурный плюрализм и идентичность / Владимир Малахов. – М.: Новое литературное обозрение, 2023. – (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).
Как произошло, что государства Западной Европы и Северной Америки в определенный момент отказались от идеала этнокультурной однородности в пользу мультикультурализма, а затем вновь повернулись лицом к идеям национальной консолидации? Почему, несмотря на дискредитацию идеологии расизма в XX веке, партии и движения с расистской повесткой набирают популярность в XXI столетии? Как объяснить то обстоятельство, что этнические чистки рутинным образом повторяются в разных частях света независимо от характера политического режима? В своей книге Владимир Малахов пытается найти ответ на эти вопросы, анализируя изменения в публичной сфере последних десятилетий и их обусловленность миграционными
Фото на обложке: © Photo by Maria Lupan on Unsplash.com
ISBN 978-5-4448-2362-6
ПРЕДИСЛОВИЕ
Существуют различия, вполне осязаемые как для социологов и этнографов, так и для самих людей, выступающих их носителями. Таковыми были, скажем, различия между этническими группами, населявшими Вену эпохи fin de siecle, рубежа XIX и ХX веков, – немцами, евреями, венграми, словенцами, словаками, чехами и т. д. Подобные различия, однако, не препятствовали мирному общежитию этих групп на протяжении жизни многих поколений. И, напротив, есть различия, едва уловимые не только для внешнего наблюдателя, но и для самих участников социального действия. Не всякий черногорец, к примеру, способен внятно сформулировать, чем он отличается от серба. Но меняются политические условия, и «объективно» незначительные различия обретают огромную значимость. Если продолжить пример с черногорцами и сербами, то нельзя не увидеть, как по линиям культурных различий не раз происходила массовая мобилизация – в 2006 году, когда Черногория объявила о своем отделении от союзного с Сербией государства, и в 2021 году, когда в черногорском Цетине случились волнения после визита туда патриарха Сербской православной церкви.
Предмет представленных ниже текстов – не столько культурные различия как таковые, сколько их политическое использование. В фокус авторского внимания попадают ситуации, благодаря которым различия оказываются общественно значимыми или, напротив, нерелевантными. Тем самым я никоим образом не хочу сказать, что культура является эпифеноменом политики. Я согласен с теми, кто утверждает, что культура имеет значение. Culture matters 1 . Но было бы ошибкой отправляться от этой констатации как от абсолютной истины, не нуждающейся в критической проверке. Культура и связанные с ней различия не являются внеисторической данностью. За ними стоят конкретные группы людей, действующие в том или ином контексте – социальном и политическом, экономическом и геополитическом. Со сменой контекста меняются и траектории действий людей, и их представления о смысле своих действий.
1
Под таким названием вышла в свое время антология под редакцией Л. Харрисона и С. Хантингтона при участии Р. Инглхарта и других именитых исследователей. В заглавие была «зашита» полемика с авторами, склонными редуцировать культурные явления к социально-экономическим или социально-политическим. См.: Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу: Антология / Под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002.
Дисклеймер: книга была сдана в издательство до 24 февраля 2022 года. А поскольку в эпистемологической ситуации с той поры произошли тектонические изменения, вошедшие в книгу тексты просят по меньшей мере уточнения в соответствии с новыми реалиями. Признаться, я не раз ловил себя на желании что-то подправить, а что-то и вовсе переписать. Но по зрелом размышлении решил оставить все как есть 2 . Пусть читатели сами решат, что из предложенного описания мира, каким он был вчера, сохраняет актуальность сегодня, что – возможно, на время – отошло в прошлое, а что не вернется уже никогда.
2
Одно исключение – коротенькое интервью во второй части – все же было сделано.
Автор выражает глубокую признательность Марку Симону за продуктивное обсуждение вошедших в эту книгу идей, Александру Осипову, Михаилу Маяцкому, Илье Будрайтскису и Руслану Хестанову за ценные замечания, высказанные по прочтении отдельных текстов сборника. Особая благодарность – Денису Летнякову, в соавторстве с которым написаны три из публикуемых ниже статей. Хотел бы сказать отдельное спасибо Александру Мотину за неоценимую техническую помощь в подготовке рукописи.
Часть I. «Разнообразие» как реальность и теоретическая рамка
ОТ ИДЕАЛОВ АССИМИЛЯЦИИ К ИДЕАЛАМ КУЛЬТУРНОГО РАЗНООБРАЗИЯ И ОБРАТНО, ИЛИ ПРЕВРАТНОСТИ «МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА» 3
Национальные государства эпохи зрелого модерна отличались от своих исторических предшественников среди прочего тем, что были озабочены собственной культурной однородностью. Вплоть до середины XX века в Западной Европе считалось само собой разумеющимся, что государство может и должно гомогенизировать население, находящееся под его юрисдикцией. Все, кто не вписывался в поддерживаемый государством культурный образец, будь они местными жителями или мигрантами, подлежали ассимиляции. Но затем произошел дискурсивный сдвиг, в результате которого императив гомогенности был поставлен под сомнение. На смену ему пришли «уважение к различиям», «признание инаковости» и «право на идентичность». Новый дискурс, стремительно набиравший обороты с 1960-х годов, через два десятилетия едва ли не полностью поглотил публичное пространство либеральных демократий. Этот сдвиг стал предметом рефлексии в многочисленных академических исследованиях 4 .
3
Первая публикация в: Логос: философско-литературный журнал. 2021. Т. 31. № 5. С. 1–26.
4
См.: Young C. The Politics of Cultural Pluralism. Madison: University of Wisconsin Press, 1976; Walzer M. Spheres of Justice: A Defense of Pluralism and Equality. New York: Basic Books, 1983; Taylor C. The Politics of Recognition // Gutmann
Почти четыре десятилетия казалось, что описанный дискурсивный слом окончателен и пересмотру не подлежит. И когда один известный представитель академического сообщества назвал свою книгу «Мы все теперь – мультикультуралисты» 5 , он полагал, что констатирует очевидный факт. Однако в начале нынешнего века в публичной риторике либеральных демократий вновь произошла перемена, если не сказать разворот на 180 градусов. Официальные лица государств и лидеры общественного мнения открещиваются от мультикультурализма, как от заразы, и ностальгируют по временам, когда императив гомогенности никто не ставил под сомнение 6 .
5
Glazer N. We Are All Multiculturalists Now. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1997.
6
Такой внимательный наблюдатель, как американский социолог Роджерс Брубейкер, подметил данный тренд еще в 2001 году – почти за десять лет до того, как это стало банальностью. См.: Brubaker R. The Return to Assimilation? Changing Perspectives on Immigration and Its Sequels in France, Germany and the United States // Ethnic and Racial Studies. 2001. Vol. 24 (4). P. 531–548.
Чем объясняется каждый из затронутых выше дискурсивных сдвигов? Почему вера в необходимость культурной унификации была сначала решительно отброшена, а затем вновь вернулась?
Впрочем, при внимательном рассмотрении публичных дискуссий, идущих в странах бывшего «первого» мира на протяжении последних двух десятилетий, обнаружится, что подобные генерализации страдают огрублением. Руководители крупных компаний подписывают различного рода хартии в поддержку разнообразия 7 , высокие чиновники национального уровня и представители международной бюрократии присягают на верность идеалам «интеркультурализма», огромное множество гражданских организаций объявляют поддержку культурного разнообразия своей миссией, а в академическом пространстве набирает обороты индустрия изучения феномена «сверхдиверсификации», или «сверхразнообразия» (superdiversity) 8 .
7
Первый такой документ, «Декларация разнообразия» (Charte de diversite), был подписан во Франции в 2004 году тридцатью тремя крупными компаниями. К настоящему времени число фирм-подписантов превысило 4 тыс., см.:(последний доступ: 24.03.2021). Французскому примеру последовало более двадцати стран Евросоюза.
8
См.: Vertovec S. Super-diversity and Its Implications // Ethnic and Racial Studies. 2007. Vol. 30. P. 1024–1054. Количество работ на ту же тему, появившееся после этой публикации, практически необозримо.
Цель настоящего исследования – описать динамику публичного дискурса западных стран по поводу культурной гетерогенности, обусловленной миграционными процессами. Чтобы понять причины очерченных выше сдвигов, необходимо обратиться к ключевым агентам социального и политического действия, стоящим за теми или иными дискурсивными конструктами.
Как получилось, что в известный момент императив национальной гомогенности дает сбой и запускается процесс перевоображения общества – представления о нем как о культурно разнообразном? На мой взгляд, и то и другое было обусловлено послевоенным недоверием к государству как таковому и к государству как машине гомогенизации в частности. После Второй мировой войны (заметим, отделенной от Первой всего лишь двумя десятилетиями) многие европейцы начинают искать иные объекты идентификации, нежели государство. Послевоенное поколение, вступившее в активную жизнь в 1960-х годах, было охвачено антимилитаристскими и антиэтатистскими идеями, патетическим выражением которых стала «молодежная революция», достигшая пика в мае 1968 года. Она, в свою очередь, дает толчок волне демократизации, в контексте которой культурные притязания прежде исключенных групп («меньшинств») не только не вызывают отторжения, но и, напротив, встречают симпатию. Это касается как меньшинств исторических, так и тех, что формируются мигрантами и их потомками 9 . На этом морально-психологическом фоне в левой части политико-идеологического спектра получают распространение идеи «третьемирства», согласно которым бывший «первый мир» сталкивается со справедливым реваншем со стороны «третьего мира» в виде иммиграции, а потому требовать от выходцев из колоний ассимиляции означает продолжать политику колониализма 10 .
9
Жерар Нуариэль, к примеру, отмечает, что во Франции в 1960-х годах широкая публика стала симпатизировать местным армянам, считая их жертвами ассимиляционистской политики Французского государства (тогда, как и прежде, их упрекали как раз в нежелании ассимилироваться). См.: Noiriel G. The French Melting Pot: Immigration, Citizenship, and National Identity. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996.
10
См.: Geisser V., Soum E. Y. The Legacies of Colonialism: Migrant-Origin Minorities in French Politics // Givens T. E., Maxwell R. (eds.). Race and Representation in Western Europe. London; Boulder: Lynne Rienner Publishers, 2012. P. 53–66.