Полкороля
Шрифт:
– Я стараюсь жить с любовью в сердце ко всему, – сказал Джойд, хватая обеими руками миску супа, которую принес ему Ярви. – Но, боги, как же я ненавижу север!
– Зато отсюда, куда ни поверни, севернее уже не заплыть, – ответил Ральф, потирая мочки ушей: берега, куда был устремлен его угрюмый взгляд, сплошь укутывало белое одеяло.
Анкран, как всегда, ничего не добавил.
Море зияло темной пустотой с белыми крапинками льдин, стаи неуклюжих тюленей печально наблюдали за ними с каменистых прибрежных лежбищ. Другие корабли попадались нечасто, а когда попадались, Тригг, кладя руку на меч, сверкал глазами им вслед, пока те не превращались в точки на горизонте. Каким бы могущественным Верховный король себя ни считал – здесь его бумага ничем бы не защитила корабль.
– Большинство купцов побаиваются лезть в здешние воды. – Шадикширрам, не обращая внимания на гребца, уперла сапог ему в ногу. – Но я – не такая, как большинство.
Ярви беззвучно возблагодарил за это богов.
– Баньи, те, что живут в этом ледовом аду, поклоняются мне как богине, ведь это я привожу им котлы, ножи и стальные орудия, которые для них ценнее эльфийских диковин, а взамен прошу лишь меха и янтарь – у них этого добра завались, хоть выкидывай. Бедные варвары ради меня готовы на все. – Она бодро потерла ладони. – Здесь делаются самые большие деньги.
И, разумеется, баньи встречали «Южный Ветер», когда судно, ломая прибрежный лед, подошло к илистой пристани у серого, тусклого мыса. Замотанные в звериные шкуры, они напомнили Ярви не людей, а скорее медведей или волков – по сравнению с этим народом тогдашние шенды казались вершиной цивилизации. Обросшие нечесаными лохмами, баньи протыкали лица точеной костью и осколками янтаря, их луки украшали длинные перья, а в оголовьях дубин торчали зубы. Ярви подумал, уж не человеческие ли, и решил, что люди, которым приходится любой ценой выживать в этом скудном, пустынном краю, не могут себе позволить ничего тратить зря.
– Меня не будет четыре дня. – Шадикширрам перескочила фальшборт и потарабанила по покоробленным доскам пристани. Моряки волокли за ней грубо сколоченные сани с грузом. – Тригг – остаешься за главного!
– Вернетесь, не узнаете судно! – Усмехаясь, крикнул ей вслед надсмотрщик.
– Четыре дня впустую, – сдавленно пробормотал Ярви, ковыряя ошейник пальцем сухой руки, когда последние лучи заката окрасили небо багрянцем. Казалось, с каждой ночью на этом гнилом корыте металлический ворот натирал шею все больше и больше.
– Терпи. – Процедила сквозь зубы Сумаэль. Ее губы в рубцах почти не шевелились, а темные глаза следили за стражей, в особенности за Триггом. – Пройдут считаные недели, и мы попробуем заявиться к твоим друзьям в Торлбю. – Она, как прежде, угрюмо повернулась к нему. – И тебе же лучше, чтоб они там у тебя действительно были!
– Ты обомлеешь, узнав, кто у меня в друзьях. – Ярви зарылся в ворох мехов. – Поверь уж.
Та фыркнула.
– На слово?
Ярви отвернулся. Сумаэль колюча, как еж, зато умна и упорна, и он не променял бы ее ни на кого из команды. Ему требовался не друг, а сообщник, а она лучше других знала, что и когда надо делать.
Теперь он представлял побег как наяву. Представлял, убаюкивая себя каждую ночь. «Южный Ветер» неторопливо покачивается на приколе под стенами Торлбю. Опоенная стража сопит в забытьи за недопитыми бокалами эля. Ключ плавно проворачивается в замке. Они с Сумаэль невидимками сходят с корабля – цепи обмотаны тряпками. Пробираются вверх по темным, крутым, так хорошо знакомым проулкам Торлбю: башмаки печатают след в снеговой каше, белая наледь нависает на крышах. Он улыбнулся и нарисовал перед собой лицо матери в тот миг, когда они встретятся вновь. И улыбнулся шире, рисуя лицо Одема за миг до того, как Ярви всадит кинжал ему в брюхо…
Ярви ударил ножом, полоснул, ударил снова, руки стали скользкими от теплой крови изменника, а дядя визжал, как недорезанная свинья.
– Истинный государь Гетланда! – пронесся крик, все зашумели, и никто не рукоплескал громче Гром-гиль-Горма, который бил в громадные ладоши с каждым присвистом лезвия, и матери Скейр, которая от радости заверещала вприскочку и превратилась в облако хлопающих крыльями голубей.
Присвист лезвия обернулся причмокиванием, и Ярви поднял глаза на брата, белого и холодного на каменной плите. Над его лицом склонилась Исриун и целовала, целовала.
Сквозь пелену своих волос она улыбнулась, заметив Ярви. Той самой улыбкой.
– Я надеюсь, после победы вы поцелуете меня как следует.
Одем приподнялся на локтях.
– Сколько ты собираешься тянуть?
– Убей его, – произнесла мать. – Хоть кто-то из нас должен быть мужчиной.
– Я мужчина! – зарычал Ярви, коля и коля кинжалом, от напряжения начало сводить руки. – Если только не… полмужчины?
Хурик удивленно приподнял бровь.
– Не слишком ли много?
Нож в руке сделался скользким, и голуби мешали ужасно – все птицы как одна глазели на него, глазели, и посередине их – бронзовоперый орел с посланием от праматери Вексен.
– Ты уже решил вступить в Общину служителей? – проклекотал посланник.
– Я – король! – огрызнулся он и, сгорая от стыда, поскорее спрятал свою бесполезную, скоморошью руку за спину.
– Король восседает между богами и людьми, – сказал Кеймдаль. Из перерезанного горла сочилась кровь.
– Король восседает в одиночестве, – сказал сидящий на Черном престоле отец, подаваясь вперед. Его раны, прежде омытые и сухие, роняли комки и ошметки плоти, склизкая кровь пачкала пол Зала Богов.
Вопли Одема превратились в смешки.
– Из вас получился бы превосходный шут.
– Пошел к черту! – прорычал Ярви, пытаясь бить сильнее, но нож настолько отяжелел, что он с трудом его поднимал.
– Что вы делаете? – спросила мать Гундринг. Голос ее звучал испуганно.
– Заткнись, сука, – бросил Одем, а потом ухватил Ярви за шею и крепко сжал…
Ярви пришел в себя от того, что его встряхнули с неимоверной силой – и увидел руки Тригга на своем горле.
Кругом жестокие усмешки, в свете факелов блестели зубы. Он сдавленно хрипел, изворачивался, но, точно муха, влетевшая в мед, был совершенно бессилен освободиться.