Полководцы X-XVI вв.
Шрифт:
В дополнение к военной силе у византийского императора было еще одно, почти невидимое для непосвященных, гибкое и коварное оружие – дипломатия. Основы византийской дипломатии заложил император Юстиниан еще в VI веке. Знаменитое римское правило «Разделяй и властвуй!» стало правилом византийских дипломатов. Империю со всех сторон окружали разрозненные, находящиеся в постоянных передвижениях народы, которых греки презрительно называли «варварами». Заставить «варваров» служить империи, натравить вождей друг на друга, расправиться с непокорными чужими руками – вот чего добивались византийцы, и долгое время это им удавалось. Двадцать народов держали в своих сетях византийские дипломаты! Но на рубеже I и II тысячелетий отлаженная система начала давать сбои. Болгарский царь Симеон (?-927),
Беспокоила Византию и продолжавшая усиливаться Русь.
Взаимоотношения с кочевыми народами, населявшими причерноморские степи и предгорья Кавказа, – печенегами, хазарами, торками, аланами – представляли собой сложную систему, звенья которой переплетались между собой, удерживая в равновесии соседние страны. Как фигурам на шахматной доске, каждому из кочевых народов была уготована своя роль в политической игре византийских дипломатов.
Печенегов толкали на войны с русами, потому что знали: русы не могут начать дальний поход, если нет мира с ближайшими соседями. Можно было направить печенегов и на дунайских болгар, чтобы сделать последних сговорчивее. Самих же печенегов держали в страхе конными тысячами хазарского царя, которые вторгались в степи, угоняя стада и захватывая пленников. Если же чаша весов начинала колебаться, уместно было кинуть на нее торков, которые боялись печенегов, но при удобном случае могли и сами нанести им немалый урон. Если же хазары поворачивали коней в сторону, не выгодную императору, то на них можно было двинуть гузов, воинственный кочевой народ из-за Волги. Да и аланы, хотя и считались подданными хазарского царя, были способны причинить большой ущерб Хазарии, если подарками и лестью пробудить честолюбие аланских вождей.
Все народы Причерноморья оказывались завязанными в один клубок, а кончик нити находился в византийских руках…
Однако неожиданный и дерзкий поход князя Святослава, сокрушивший Хазарию, разрубил важнейшее звено в той цепи, которой византийская дипломатия долго и старательно опутывала кочевые народы. Под угрозой оказались византийские владения в Крыму. Труднее стало натравливать кочевников на Болгарию.
Тогда император Никифор II Фока задумал сложную дипломатическую операцию: толкнуть князя Святослава на Болгарию, а печенегов – на Русь. Это была хитрая тройная игра. Император надеялся увести князя Святослава подальше от херсонской фемы, жемчужины византийской короны, на Дунай» столкнуть лбами две самые опасные для Византии державы – Русь и Болгарию, чтобы они взаимно обессилели в войне, затем направить печенегов на Русь, заставив Святослава поспешно увести войско с Дуная, а самому тем временем прибрать к рукам ослабленную войной Болгарию.
В Киев поехал с посольством Калокир. В дубовом сундуке с секретными замками он вез киевскому князю пятнадцать центинариев золота – малую часть будущего вознаграждения за согласие на дунайский поход. Разгадал ли князь Святослав хитрую игру императора? Вероятно, да. Но поход на Дунай как нельзя лучше соответствовал его собственным стратегическим планам. Он сам хотел утвердиться на Дунае, чтобы приблизить свои владения к культурным и экономическим центрам тогдашней Европы. Князь Святослав хотел также предотвратить поглощение Византийской империей единокровной славянской Болгарии, чтобы избежать тем самым непосредственного опасного соседства с империей. По далеко идущим замыслам Святослава дунайская Болгария должна была стать дружественным вассальным царством, союзником в борьбе с византийской экспансией. Но этих замыслов не знал император Никифор II Фока, презиравший «варваров», и торжествовал, получив согласие киевского князя.
Летописцы не сообщили, как готовился киевский князь к будущей войне, но, видимо, подготовка была обстоятельной и хорошо продуманной. На Руси знали о военной силе Византийской империи. Знали от купцов, ежегодно ездивших с товарами в Константинополь и подолгу живших там, от наемников-варягов, служивших в императорской гвардии, от своих соплеменников, проданных печенегами в рабство греческим рабовладельцам и бежавших из плена, еще живы были и старые дружинники князя Игоря, воевавшие с византийцами. По этим сведениям наибольшую опасность представляли катафракты, способные в сомкнутом строю разорвать любые боевые порядки противника. Что противопоставить сокрушительным атакам катафрактов?
Решение было найдено.
Сомкнутый строй русской тяжеловооруженной пехоты, прикрытый длинными щитами! Как крепостная стена! Глубокий несокрушимый строй, о который разобьются волны конных атак!
На Руси знали, что византийские полководцы предпочитают фланговые удары, хитроумные обходы, неожиданные нападения из засад. И против этих опасных приемов было найдено противоядие – многочисленная конница, способная оградить войско от внезапных нападений, обрубить железные клинья катафракторных полков, нацеленные во фланг и в тыл пешему строю. Своей конницы было недостаточно, и опытные в переговорах со степняками бояре отправились к печенегам и венграм, чтобы позвать их на помощь. Печенежские и венгерские вожди дали согласие выступить в поход.
В 967 году князь Святослав двинулся к Дунаю. В степях к нему присоединились печенеги. Венгры готовились к вторжению в византийские владения.
Начало дунайского похода оказалось неожиданным для византийского императора. Он надеялся, что Болгария и Русь завязнут в войне, оставляя свободу маневра для византийских дипломатов. Но войско царя Петра было разбито в первом же сражении. Восемьдесят крепостей построил когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунайскую провинцию Мизию. Поднялись эти крепости вдоль всей реки и в отдалении от нее, на перекрестках больших дорог. Стояли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов. И все эти восемьдесят крепостей были взяты князем Святославом только за лето и осень 968 года. Победное шествие по болгарской земле не сопровождалось убийствами и разорениями городов: князь Святослав не считал болгар врагами. Обосновавшись в Переяславце на Дунае, он готов был принять вассальные обязательства болгарских феодалов, оставить в неприкосновенности внутренние порядки, с тем чтобы совместно продолжить борьбу с Византийской империей. Появилась реальная возможность русско-болгарского союза.
Однако такой оборот дела меньше всего устраивал Никифора II Фоку. Император, полагая, что теперь главное – удалить князя Святослава из Болгарии, постарался сделать это чужими руками. Тайные византийские посольства отправились в причерноморские степи, к печенежским вождям, золотом и щедрыми обещаниями склоняя их напасть на Русь. Весной 969 года печенежские орды осадили Киев. Так был зажжен пожар за спиной князя Святослава, который вынудил его остановить победное шествие в Дунайской Болгарии и поспешить на помощь собственной столице.
Стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско. Святослава торопили переданные ему слова киевских «вечников»: «Ты, княже, ищешь чужой земли, а свою землю покинул. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас печенеги!»
Святослав успел вовремя.
Кочевники-печенеги мало опасались нападений. Их хранили от врагов немерянные просторы степей и быстрота коней, привыкших к дальним переходам. У печенегов не было городов, а становища из войлочных юрт могли в случае опасности рассеяться по степи, раствориться в оврагах и балках, в зарослях и камышах, окружавших озера. Печенеги слыли неуловимыми.
Но избежать возмездия печенежские вожди не сумели. Конница князя Святослава шла по степям облавой, загоняя печенежские кочевья к обрывистым берегам рек, а по воде к условленным местам спешили на ладьях пешие воины. Спасения не было. Многочисленные стада и табуны коней, главное богатство и источник силы кочевников, стали добычей победителя.
Князь Святослав возвратился в Киев, овеянный славой избавителя и победоносного полководца. Но разгром печенегов не радовал его, война в степях воспринималась только как досадная помеха главному делу – противоборству с Византией на Дунае.