Полководец Сталин
Шрифт:
В ответ услышал:
– Царь Александр до Парижа дошел...
После пленарного заседания 24 июля новый президент США Г. Трумэн в присутствии союзников по антигитлеровском коалиции сообщил И. В. Сталину, что у американцев есть новое оружие разрушительной силы. Черчилль буквально впился глазами в лицо Сталина. Однако И. В. Сталин остался совершенно спокойным.
И Трумэн, и Черчилль заключили, что Сталин ничего не понял и не придал должного значения событию, о котором его только что проинформировали.
После заседания Сталин рассказал Молотову и Жукову, что Трумэн специально задержал его, чтобы сообщить о новом американском оружии. Молотов
– Цену себе набивают.
Сталин сказал:
– Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым, чтобы они ускорили работу...
А через три года Сталин воочию увидел грозное детище советской промышленности и ученых - отечественное атомное оружие - оружие защиты мира. Сталин был уверен, что с Советским Союзом не удастся Америке обращаться как с Японией, которую в августе 1945 года США подвергли атомной бомбардировке (Хиросима и Нагасаки).
Советскую внешнюю политику Сталин подчинил разгрому фашистской Германии, сплочению антигитлеровской коалиции, выработке основ послевоенного мирного устройства. Всему этому и была подчинена деятельность Сталина на Потсдамской конференции.
Эту глубинную сущность внешней политики Сталина понимал и такой одиозный политик как Черчилль. Выступая 8 сентября 1942 года в палате общин он говорил: "Для меня имела исключительное значение встреча со Сталиным... Главная цель моего визита (в Москву.- авт.) состояла в том, чтобы установить такие же отношения уверенности и открытости, которые я установил с президентом Рузвельтом. Я думаю, что, несмотря на языковой барьер, который создает многие препятствия, мне в значительной степени это удалось".
И далее: "Для России большое счастье, что в час ее страданий во главе ее стоит этот великий твердый полководец. Сталин является крупной и сильной личностью, соответствующей тем бурным временам, в которых ему приходится жить. Он является человеком неистощимого мужества и силы воли, простым человеком, непосредственным и даже резким в разговоре, что я, как человек, выросший в палате общин, не могу не оценить, в особенности когда я могу в известной мере сказать это и о себе. Прежде всего Сталин является человеком с тем спасительным чувством юмора, который имеет исключительное значение для всех людей и для всех наций, и в особенности для великих людей и для великих вождей. Сталин произвел на меня также впечатление человека, обладающего глубокой хладнокровной мудростью с полным отсутствием иллюзий какого-либо рода. Я верю, что мне удалось дать ему почувствовать, что мы являемся хорошими и преданными товарищами в этой войне, но это докажут дела, а не слова.
Одно совершенно очевидно - это непоколебимая решимость России бороться с гитлеризмом до конца, до его окончательного разгрома. Сталин сказал мне, что русский народ в обычных условиях является по природе своей миролюбивым народом, но что дикие зверства, совершенные против этого народа, вызывали в нем такую ярость и возмущение, что его характер изменился" (Ф. Н. Чуев. Солдаты империи. Беседы. Воспоминания. Документы. М., 1998, с. 303-304).
В другой речи, также произнесенной в палате общин, но уже в 1959 году, когда Сталина не было в живых и память о нем вытравлялась из народного сознания, У. Черчилль признавался, что, когда он видел на конференции Сталина, "невольно становился по стойке "смирно" и держал руки по швам", что Сталин "принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет, что бы ни говорили о Сталине, таких история и народ не забывают".
Чем объяснить
Это можно подкрепить и авторитетным высказыванием нашего известного дипломата А. А. Громыко. В книге "Памятное" он справедливо отмечал: "Это, конечно, беспримерный подвиг советского народа, ставшего грудью на защиту своей страны. Уже в первый период войны американцы были поражены самоотверженностью советских людей в борьбе против фашизма, считавшегося непобедимым". Эти же чувства к советскому народу разделяли и англичане, и французы, и другие народы разных континентов, видя в советском народе и его армии единственную силу, способную сломить хребет фашистской Германии и спасти мир от гитлеровского рабства.
Надо заметить, что Сталин зарубежных деятелей не особенно баловал вниманием, берег честь и достоинство нашей страны. И уж тем более кощунственна была бы сама мысль о каком-то заигрывании с зарубежными деятелями, какого бы высокого ранга они ни были.
Уже только поэтому увидеть и услышать И. В. Сталина считалось у зарубежных деятелей крупным событием. А. А. Громыко, вспоминая конференции в Тегеране, Ялте и Потсдаме, писал: "Когда в ходе заседания говорил Сталин - выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями,- все присутствующие в зале ловили каждое его слово. Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных держав, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми - такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался.
Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием - Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства Черчилль..."
И далее: "Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотом его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он "на ты" не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей...
Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие - и главные, и не главные участники - фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.
И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент.
Обращало на себя внимание то, что во время высказываний Сталина, даже если они не относились к высокой политике, Рузвельт часто старался дать понять свое отношение - либо кивком головы, либо своим открытым взглядом к словам советского лидера" (А. А. Громыко. Памятное. Кн. 1. М., 1988, с. 181, 227-228).