Полная безнаказанность
Шрифт:
— Похоже, вы хорошо спали, мсье?
Заговорившая со мной женщина стояла у плиты, помешивала что-то в огромной кастрюле и улыбалась.
— Доброе утро. Завтрак на столе.
Невысокая, пухленькая, очевидные за шестьдесят: прошлой ночью меня впустила в дом другая женщина. Я думал только об одном — как бы поскорее добраться до телефона, но постарался соблюсти приличия.
— Доброе утро, мадам.
Я пересилил нетерпение и даже смог произнести несколько дежурных вежливых фраз, которые были выслушаны благосклонно.
— Садитесь. Я сварю вам свежий кофе, этот
Она кивнула на пиалу и тарелку, стоявшие прямо на столе. «Это же сколько десятилетий надо с любовью натирать дерево воском, чтобы добиться такого глянца?» — подумал я, взглянув на блестящую дубовую столешницу.
— Вы очень любезны, и я полностью разделяю ваше мнение о кофе, но мне непременно нужно позвонить: уже поздно, меня ждут на работе и, наверное, волнуются.
Она показала на маленький столик.
— Вон телефон. Звоните, как раз и кофе поспеет.
Минут за десять я разобрался с работой: отменил встречи, перенес посещение стройки, продиктовал короткий ответ на срочное письмо.
Кофе оказался вкуснейшим, хлеб свежайшим, с хрустящей корочкой, именно таким, как я люблю, и я вдруг понял, что умираю от голода.
Хозяйка кухни села за стол напротив меня и занялась горохом. Я с детства не видел, как лущат горох, теперь его покупают лущеным и свежезамороженным, чтобы сразу бросить в кастрюлю.
— Меня зовут Мадлен, — сказала она. — Я служу хозяйкам «Ла Дигьер». Вообще-то Мадлен Жандрон, но я так редко пользуюсь своей фамилией, что уж и сама с трудом ее вспоминаю.
Я сообразил, что накануне вечером не представился хозяйке. Может быть, таким деликатным образом мне напоминают о хороших манерах?
Я назвался:
— Жан Авиль. Сегодня ночью у меня сломалась машина, и прелестная молодая дама спасла меня от гибели.
— Я знаю. Жерома предупредили. Он приедет, как только узнает, что вы уже встали: ему нужны ключи от вашей машины, Жером — автомеханик.
Я не стал просить, чтобы она звонила ему немедленно: в этой женщине было нечто такое, что заставляло вести себя обходительно.
— Поблагодарите за меня человека, который взял на себя труд предупредить Жерома.
— Вы сделаете это сами, мсье. Жерома предупредила Сара. Сейчас она на вызовах, но вернется к обеду.
Вызовы, белый халат, операционная.
— Она врач?
— Ветеринар. Вчера вечером у нее был срочный вызов, иначе бы она уже десятый сон видела.
Разговаривая с Мадлен, я вдруг вспомнил, что в отчете, который продиктовал секретарше два дня назад, пропущен важный параграф и его не следует отсылать. Я хотел кинуться к телефону, но, глядя на сидевшую перед миской гороха женщину, почувствовал, что прервать завтрак будет ужасно невежливо.
— Значит, мне повезло.
— Как и псу, которого она лечила. Без нее он бы умер. Всем в округе известна ее самоотверженность.
«По сто евро за ночь», — ехидно подумал я, но тут же одернул себя: в конце концов, она впустила меня в дом, не зная, кто я такой, поверила, едва взглянув на мое растерянное лицо.
— Она так искренне хотела мне помочь и была, на мой взгляд, излишне доверчива, даже именем моим не поинтересовалась. В наше время, когда вокруг все только и кричат о том, какой опасной стала жизнь…
— У нас пока тихо.
Я выпил вторую чашку кофе, после чего решил, что имею полное право позвонить механику.
Он долго расспрашивал меня о симптомах, предшествовавших аварии, задумался, выдвинул два-три предположения и наконец сказал, что не уверен в возможности ликвидировать поломку на месте и через двадцать минут приедет с аварийным тягачом. У меня оставалось время, чтобы привести себя в порядок, и я направился в спальню.
Просторное помещение, которое ночью я принял за вестибюль, в действительности оказалось своего рода галереей, в которую выходило несколько комнат. Справа застекленные двери без занавесок смотрели во двор. Стены оклеены поблекшими обоями в стиле «модерн». Местами обои отваливались, и под ними проглядывала почерневшая от влажности штукатурка. Большие прямоугольники не обесцвеченных солнцем обоев свидетельствовали о том, что некогда на стенах висели картины. Никакой мебели, только в углу, прямо на полу — старая пишущая машинка «Ундервуд» — похожая была у моей матери. Я подошел, нажал на несколько клавиш — машинка в рабочем состоянии. В глубине комнаты в стене зияла дыра: там когда-то был камин. Я понял, почему в спальне Сариной матери стояли дешевые, купленные, скорее всего, в «Икее» кровать и шкаф, никак не соответствовавшие стилю и дивным пропорциям галереи. Вся красивая мебель была продана, взамен купили самую дешевую, чтобы было на чем спать и есть. Сара запросила с меня сто евро за комнату не от жадности, а горошек, который чистила Мадлен, наверняка выращен на собственном огороде.
Час спустя механик вынес свой вердикт: сломана важнейшая деталь, повреждены еще две или три, менять нужно все. У Жерома в запасе таких деталей нет, так что придется заказывать их у производителя.
— Это займет несколько дней. Сегодня четверг, раньше следующей недели мы их не получим.
Я был в бешенстве. Какого дьявола я купил иностранную машину, поверив рекламным посулам? Впервые в жизни я соблазнился эстетическими достоинствами вещи, от которой требовалось только одно — выполнять свое функциональное предназначение, причем сделал это с благословения бухгалтера и мадемуазель Ламбер, которая была моим критиком и совестью одновременно! Она тогда заявила, что человеку, который работает больше, чем развлекается, хотя бы орудия его труда должны доставлять удовольствие.
— А машина для вас — Господь свидетель! — именно орудие производства.
Но Жером, по крайней мере, сможет предоставить мне какое-нибудь «транспортное средство», чтобы я смог уехать?
В ответ он только рассмеялся:
— Я всего лишь скромный провинциальный механик, и машин у меня всего две: та, на которой я езжу, и аварийка. Придется ехать в Л***, там вы найдете все, что вам надо.
— Но это час пути.
— Возможно, Сара согласится подбросить вас вечером, после приема.