Полночная месса
Шрифт:
— А теперь я смотрю на Швейцарию, — сказала она.
Они добрались в Лозанну под вечер и поселились в большом отеле у озера в Уши. Он был гораздо больше гостиницы в Кортине, и не носившие лыжных костюмов люди, которые здесь жили, показались Малике куда более элегантными.
— Мне здесь нравится, — вечером после ужина сказала она Тексу. — Сколько мы можем здесь пробыть?
На следующее утро, по настоянию Малики, они вместе отправились в школу Берлица на интенсивные языковые курсы: она — английские, он — французские. Она
По пятницам Текс брал напрокат машину, они ехали в Гстаад и по дороге ужинали. По субботам и воскресеньям, если не шел снег, катались на лыжах в Вассерн-грате или Эггли. Иногда Текс настаивал, чтобы они задержались до понедельника, хотя из-за этого приходилось пропускать утренние занятия. Малика понимала, что, если дать ему волю, он бы делал это постоянно и растягивал уикенды дальше и дальше. Он одобрял, что Малика учит английский, но не мог понять, отчего она так навязчиво этим увлечена. Если бы он спросил, она и сама не смогла бы объяснить. Она просто понимала, что, если прекратит учиться, все пропало.
Зимой в Лозанне они ни с кем не завязали знакомства, довольствуясь обществом друг друга. Как-то раз, когда они возвращались из «Швейцарише Кредитанштальта», где Текс открыл для Малики счет» он довернулся к ней и ни с того ни сего спросил, не задумывалась ли она когда-нибудь о замужестве.
Она удивленно посмотрела на него.
— Я только об этом и думаю, — сказала она. — Ты же знаешь, как я счастлива, что замужем за тобой.
Он уставился на нее так, словно не понял, что она сказала. Миг спустя взял ее за руку и прижал к себе.
— И я счастлив.
Однако Малика видела: он что-то задумал. Позднее, когда они остались одни, он сказал, что, разумеется, это правда, они женаты, но он имел в виду брак с документами.
— С документами, без документов! Это ведь одно и то же, правда? Если два человека любят друг друга, при чем тут документы?
— Это власти, — объяснил он. — Они хотят, чтобы у женатых людей были документы.
— Конечно, — согласилась она. — В Марокко тоже. Многие люди женятся с документами.
Она чуть было не добавила, что документы важны, если собираешься заводить детей, но вовремя осеклась, почувствовав, что ступает на опасную почву. И все же, по некоторым вопросам, которые он задавал, заподозрила, что его беспокоит, не беременна ли она. Его вопросы позабавили ее, поскольку были основаны на уверенности, что до Текса не было Тима, который научил ее предохраняться.
Как-то утром в начале весны, когда она пожаловалась на усталость, он спросил ее напрямую.
— Думаешь, марокканские женщины ничего не знают? — вскричала она. — Если они хотят завести детей,
Он кивнул с сомнением:
— Эти домашние средства не всегда помогают.
Ей и так ясно, что все в порядке. Он ничего не знает о Марокко.
— Мои помогают, — сказала она.
Она никогда не заговаривала с ним об Америке и не спрашивала о его семье, потому что вообще не могла вообразить его тамошнюю жизнь. Текс же об Америке говорил все чаще. Никогда еще он не жил за границей так долго, объяснял он. Малика истолковала эти замечания как предупреждения, что ему все надоело и он обдумывает перемену. От этой мысли ужас закрался в ее сердце, но она решила скрывать свои чувства от Текса.
Время от времени она ловила его на том, что он с глубоким недоумением всматривается в нее. Теперь, по настоянию Малики, они часто говорили по-английски. Она думала, что этот язык подходит ему больше, чем испанский: казалось, у него совершенно другой голос.
— Ты хочешь выйти замуж? В смысле — с бумагами?
— Да, если ты хочешь.
— А ты? — настаивал он.
— Конечно, я хочу, если хочешь ты.
Они поженились в доме протестантского священника, который заметил, отведя Текса в сторону, что не одобряет, когда невеста такая юная, как Малика.
— По моему опыту, — сказал он, — немногие из этих браков сохраняются навсегда.
Для Малики этот эпизод был из разряда той чепухи, которой так увлекаются назареи. И все же ей было ясно, что это предмет высочайшей важности для Текса. И действительно, после церемонии его характер, похоже, слегка изменился: теперь Текс стал более самонадеянным. Таким он ей нравился гораздо больше, и она пришла к выводу, что втайне он весьма благочестивый человек. Бумаги были явно требованием назарейской религии: теперь, заполучив их, он чувствовал себя увереннее.
Всего лишь через две недели после этого, Текс, выпив вина чуть больше обычного, объявил, что они едут домой. Малика выслушала известие с тягостным чувством. Ясно было, что он рад покинуть мир отелей и ресторанов, и она подозревала, что жизнь в его доме будет совсем другой и отнюдь не такой веселой.
Снова она не видела ничего из самолета, но на сей раз путешествие продолжалось так долго, что она начала беспокоиться. Текс дремал, и она несколько раз будила его и спрашивала:
— Где мы?
Дважды он весело отвечал:
— В воздухе.
На третий сказал:
— Где-то над океаном, видимо, — и украдкой поглядел на нее.
— Мы не двигаемся, — сказала она. — Стоим на месте. Самолет застрял.
Он только рассмеялся, но так, что Малика поняла: она совершила какую-то ошибку.
— Мне не нравится этот самолет, — сказала она.
— Поспи, — посоветовал ей Текс.
Она закрыла глаза и сидела тихо, чувствуя, что забралась слишком далеко — так далеко, что теперь оказалась нигде.