Полное собрание сочинений в трех томах. Том 1

Мольер Жан-Батист

Фрозина.

Вы рассуждаете так ясно и умно, Но помнить это все вам надо бы давно. Да чем же были вы ослеплены доселе? Не надо было быть колдуньей в этом деле, Чтоб все предугадать, что в будущем вас ждет. Как заблуждаться вы могли на этот счет? С тех пор, как знаю все, мне чудится невзгода, И не предвижу я хорошего исхода.

Аскань.

Но что же делать мне? Обдумать силы нет. На место став мое, подайте мне совет.

Фрозина.

На место ваше став, я жду от вас ответа И в бедствии моем хорошего совета. Я — значит, это вы, а вы — вы стали мной, Так вам теперь решать приходится одной. Фрозина милая! Как справимся мы с этим?

Аскань.

Увы,

где ждем любви, там мы насмешку встретим! Смеетесь вы моей отчаянной судьбе. Я мало в вас нашла участия к себе.

Фрозина.

Нет, верьте, ваша мне чувствительна забота. Чем в силах, помогу распутать вам тенета. Но что же я могу? Куда ни погляди, Не много вижу я надежды впереди.

Аскань.

Так остается мне отбросить жизнь, как бремя.

Фрозина.

Ну уж для этого всегда найдется время. Смерть — под рукой у нас в любой момент, и к ней Нам надо прибегать как можно попоздней.

Аскань.

Нет-нет, Фрозина, нет! Слова здесь бесполезны, И если вы меня не вырвете из бездны, То жизни я скажу в отчаянье «прости».

Фрозина.

Вот что я думаю: мне надо бы пойти… Но тсс!.. Эраст идет. Нам будет неудобно. Уйдем и по пути обсудим все подробно.

Аскань и Фрозина уходят.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Эраст, Гро-Рене.

Эраст.

Не'yжели опять с отказом ты пришел?

Гро-Рене.

Навряд ли хуже мог быть принятым посол. Едва лишь я спросил, как вы мне приказали, Что повидать ее минутку вам нельзя ли, Она ответила, взглянувши с высоты: «Ступай… Он нужен мне не более, чем ты; Я знать вас не хочу». И с этой речью строгой, Мне спину повернув, пошла своей дорогой. За ней, задравши нос, и Маринета вслед: «Оставь в покое нас, бубновый ты валет!» [39] И вот — моя судьба не радостней, чем ваша, И не минула нас одна и та же чаша.

39

«Оставь в покое нас, бубновый ты валет!»— Бубновый валет в языке XVII в. — оскорбительная кличка, означает — мошенник, плут.

Эраст.

Неблагодарная! Так вот каков прием Для сердца верного и в бедствии притом! Да в чем виновен я? Лишь в том, что подозренью Позволил заползти мне в душу мрачной тенью. Но боже! Как бы я спокойно видеть мог Успехов моего соперника залог? И кто другой бы мог перенести спокойно Мысль, что обманут он, обманут недостойно? И я ли, несмотря на тяжесть всех улик, Не ждал ни клятв, ни слов, а в истину проник? Когда еще кругом загадка всех смущает, Уж сердце ей свое доверье возвращает. Она ж, поспешности подобной не ценя, Не видит чувств моих, не поняла меня. Не то чтоб выяснить, помочь хотя бы словом, Противостать для нас готовящимся ковам — Покинула меня в отчаянье, во тьме, Несносно слышать ей о встрече, о письме! Увы, любовь была светильником без масла, Когда от малости такой она угасла! Гнев этот показал неумолимо мне, Как мало было чувств в сердечной глубине И как моей душе ценить бы нужно мало То, чем ее каприз дарил меня, бывало! Нет! Больше верности не стану я хранить Для сердца, что любви не в силах оценить. Раз вижу холодность любви моей навстречу, Я так же поступлю и так же ей отвечу.

Гро-Рене.

И я за вами вслед: сердиться — так вдвоем! Ошибкой юности любовь мы назовем. Красоткам ветреным давать не надо воли. Докажем, что свои мы чувства побороли. Кто издевательство способен перенесть, Достоин, чтоб его затрагивали честь. Они б не брали верх, не будь мы простаками. Да-да, в их гордости мы виноваты сами, И если я не прав — себя повесить дам! Они бы вешались

на шею сами нам, Когда б не вздохи все, моленья, клятвы, мины, Которыми в наш век балуют их мужчины.

Эраст.

Презренье более всего меня гнетет, Но пусть она его узнает в свой черед: Я новым пламенем свою наполню душу.

Гро-Рене.

Ну нет! Что до меня, теперь я женщин трушу. Я откажусь от всех, не буду я дурак, И лучше, если б вы решили точно так. Позвольте вам сказать: плохая их природа, Они животные особенного рода, Как сказано о них; к дурному все склонны, Для изучения к тому ж весьма трудны. Животное всегда останется животным, Хотя бы даже был срок дней его бессчетным; Вот так и женщина — останется навек Всего лишь женщиной. Отсюда: некий грек Сказал, что голова ее — песок сыпучий. Вот рассуждение, теперь даю вам случай Обдумать это все; как знаете и вы, Для тела голова играет роль главы, А тело без главы, как дикий зверь, опасно; Когда не все у них налажено согласно И в ход не пущены ни циркуль, ни компас, То неприятности случаются подчас И часть грубейшая стремится к полновластью Над тонкой, более чувствительною частью: Кто тянет вверх, кто вниз; тот просит об одном, А этот о другом, и все идет вверх дном. Да, женской голове (не правда ль, это ясно?) Названье флюгера дано ведь не напрасно. Вот, сударь, почему брат Аристотель сам Уподобляет их всегда морским волнам. Отсюда следствие (его вам скажут дети): «Устойчивей волны нет ничего на свете». Итак, сравнение (сравнение ж всегда Поможет доводы понять нам без труда, И мы, ученые, без всякого сомненья Готовы тождеству предпочитать сравненья), — Так вот сравнение, хозяин милый мой: Вот море бурное, покрыто мрачной тьмой: Все изменяется, когда гроза бушует, Вздымаются валы, свирепо ветер дует, И, как бы рулевой ни направлял штурвал, Корабль то вверх, то вниз — его швыряет вал, Вот так и женщина: мятется безрассудно, Как в бурю н'a море ныряющее судно. Кто может справиться и как — вопрос иной: Какой-нибудь буран… какой-нибудь волной… И как-нибудь… глядишь — и вдруг на мель садятся, И… словом, женщины ни к черту не годятся.

Эраст.

Ты славно рассудил.

Гро-Рене.

Не очень плохо, да… Но, сударь, вижу я, они идут сюда. Держитесь крепче вы.

Эраст.

Не бойся.

Гро-Рене.

Только взглянет — Боюсь, что этот взгляд вам снова цепь затянет.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Люсиль и Маринета.

Маринета.

Эраст ваш снова здесь. Вы не сдавайтесь, нет!

Люсиль.

Ужель я так слаба? Напрасен твой совет.

Маринета.

Он к нам идет.

Эраст.

Нет-нет, сударыня, не стану Вам снова открывать души больную рану, Я излечил ее. Да, понял я, увы, Как сердца вашего мне мало дали вы. За тень обиды лишь — такое раздраженье! Но ваше я вполне постиг пренебреженье. Жестокая! Тому, в ком благородство есть, Всегда всего трудней презренье перенесть. Сознаюсь: в вас одной мои искали взгляды — И, кроме вас, ни в ком — блаженства и отрады; В душе благословлял я гнет своих оков, Я был бы царский трон отдать за них готов; Любовь моя была безумна и безмерна; Я только вами жил. К чему скрывать? И, верно, Освобождение мне будет тяжело: Отвергнут вами я так холодно и зло. И, может быть, когда я это рабство сброшу, Оплакивать начну я дорогую ношу, И с сердцем раненым, истерзанным, в крови Я буду осужден не знать иной любви. Но это все равно, ведь вас ничто не тронет, И ваша ненависть мою любовь отгонит. Я скроюсь навсегда от ваших строгих глаз И потревожил вас теперь в последний раз.