Полное собрание сочинений. Том 22. Прогулки по опушке
Шрифт:
Он написан тоже в Огневке. Возможно, в такой же вот день видел Бунин праздник осенних красок». И мы вместе хором прочли начало лучшего в русской поэзии описания осени.
«Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной».В последний раз в родные места Бунин приехал в 1917 году, когда большая беда уже тучей накрыла Россию. Полный тревожных предчувствий, наблюдая пожары в дворянских усадьбах, Бунин с особенным чувством вглядывался но все, что было дорого в этом подстепье. Возможно, часом прощанья исторгнуты
Бунин был Поэтом в широком смысле. Начинал творческий путь стихами и знал им цену. Но известен читателям он больше прозой, проникнутой острым ощущением жизни, ее красок, запахов, звуков, страстей человеческих. Завидую тем, кто Бунина еще не читал — им предстоит открытие ярких творений и человека, о котором сказано:
«Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится радужного блеска и звездного сияния его одинокой страннической души».
Фото В. Пескова и из архива автора. 25 октября 2002 г.
Красивая Меча
(Окно в природу)
В древности ее называли река Меч. Не стоит следовать путями наивной топонимики, мол, видели с бугров сверканье воды, напоминавшее боевое оружие. Река не прямо текущая, она змеится, вьется в крутых берегах. Скорее всего, «Меч» — название древнее, потерявшее ныне смысл, и потому слово обратили в «Мечу», как будто нет названий мужского рода — Дон, Днепр, Амур, Енисей. Толкование нового слова тоже наивное, дескать, мечется Меча. Ну да ладно, важно, что Меча — Красивая. Бог весть кто пустил в оборот хорошее слово. Оно сразу выделяет реку из ряда других, и уже во времена Тургенева один из героев его, Касьян, говорит: «Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь — и, господи боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга…» Можно ль, читая такое, не пожелать свиданья с рекой? И я уже который год, по дням расписывая золотые летние дни, обязательно помечал: «И Красивая Меча».
И вот добрался. На пути к Ефремову (Тульская область) мы несколько раз переезжали неширокую реку, текущую меж увалов в опушеньи кустов и приводных деревьев, текущую торопливо и буднично. С дороги она казалась скорее таинственной, чем очень красивой. И у Ефремова река, ничем особо не выделяясь, текла спокойно и как бы к городу безразличная. Градостроители прошлого дали маху, не развернув Ефремов лицом к реке (это хорошо бы его украсило). Он стоит к ней как-то бочком, не породнившись, хотя на картах видится бусинкой синей нитки, хвостик которой маячит на тульских землях, а змеится ниточка в земли липецкие, где-то близ Лебедяни встречаясь с Доном. Не широкая, со множеством перекатов, судоходной Меча никогда не была.
Лодок на ней немного, и все почти деревянные. Моторную лодку, чтобы оглядеть реку в лучших ее местах, мои друзья в Ефремове привезли откуда-то на машине. Лодка, видно, так давно на реке не бывала, что у мотора, едва отчалили, потерялся винт. Растерянные, мы пытались разглядеть что-либо в прозрачной воде, но махнули рукой — поплывем без мотора. На веслах «Жестяный ящик» гнать нелегко, но мы втроем менялись каждые десять минут
Красивая Меча.
Плывем. Вода чистая, никакой мути даже на быстрине. Это потому, что течет Меча в каньоне из плиточного известняка. Но видишь белые камни лишь изредка на перекатах, где течение скорое и надо кому-то, выпрыгнув в воду, протащить лодку за цепь по мелкому месту. Но тут же река разливается плёсом неизвестно какой глубины. У берега видишь кувшинки, осоку. Под ракитой в лодке — лещатник в плаще и деревенский мальчишка с ореховым удилищем. Но деревни, видимо, близкой, у воды нет — скрыта где-то наверху, за пологой стеною леса.
Берега у Мечи высокие, с шестиэтажный дом, но не обрывистые, а плавно скошенные, так же, как у текущего в этих местах Воргола. Но там пологие берега покрывают лишь травы с блестками ковыля. Они открытые, и кажется, вот-вот увидишь вверху у склона васнецовских богатырей. Тут же лес как бы по ступенькам поднимается от воды ярусами — клены, березы, осины, дубы. Все сейчас в разных оттенках золота и багрянца. Завороженные тишиною заросли отражаются в водяном зеркале, и наше вёсельное путешествие кажется сказочным.
Обычно у реки один берег крутой, другой, пойменный, — низкий, а у Мечи, при ее верткости, высокие то левый берег, то правый. Кручи сменяются вдруг луговинами, а на них то дикая груша с вишневою цвета осенней листвой, то клен, полыхающий желтым огнем, то нарядный рябиновый куст. Видны погрызы бобров у воды, по воздуху то и дело реку пересекают крикливые сойки с широкими, как весла, крыльями. А на одну из полян вдруг вынырнула из подлеска и села, озадаченная появлением лодки, лиса. Мы замерли. Лисица не убегает, сидит, наблюдает — уши черные, брюхо белое и рыжий, уже не по-летнему справный мех — как раз под цвет осени. Стоило кому-то из нас шевельнуться в жестяной лодке — неприятный звук срывает лисицу с места, и она побежала, мелькая между кустами. Егерь, передавая мне весла, заметил, что пожары минувшего лета в лесах к северу от земель тульских заставили крупного зверя — лосей, оленей, косуль — уйти сюда, в леса у Мечи.
«Их стало заметно больше. То же самое было в 1972 году».
Любопытно, что жара, повсюду понизившая воду в реках на метр и более, на Мечу нисколько не повлияла — уровень вод по причине обилия родников не изменился.
Каменистое ложе реки не только образует кое-где быстряки, вода тут «лижет» древний ракушечник. Она в Мечи особенная. Когда плывешь, это не замечаешь, но при впадении в Дон, рассказывают, вода цветом заметно отличается от донской…
Три часа месили мы веслами воду. В условленном месте друзья, озадаченные нашим непоявлением вовремя, съели уху и выпили, что положено выпить возле реки. Когда мы наконец появились на быстрине, раздался радостный вопль: «Живы!!!»… Горел рыженький, как все вокруг, костерок. Голодные, набросились мы на остатки ухи и, оглядевшись, ахнули — «столица» красот на Мечи была как раз тут, где нас ждали.
Забравшись наверх, мы увидели то, «что хранилось в памяти тургеневского Касьяна: холмы, синие дали, а внизу, с высоты птичьего полета, открывалась исключительной красоты пойма.
Широкие луга переходили в лес, а посредине вилась река. Она тут делала немыслимые изгибы. В одном месте (близ села Шилова), казалось, она на глазах описывает полный круг, и огромное поле с одиноко пасущейся лошадью похоже было на фантастический каравай хлеба. А река сверху была похожа на серебряную гривну, какую древние люди украшеньем надевали на шею.