Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки.
Шрифт:
Фото автора. 10 июня 1966 г.
Хлеб
(Широка страна моя…)
Помню, в детстве бабка по утрам опускалась перед образом на колени и шептала всегда одну и ту
Первое самое раннее воспоминание: едем с поля. Высокий воз со снопами. Я сижу на самом верху. Видно спину лошади. Воз плавно качается. Летают комары, скрипит телега. Пахнет пылью. Запах теплых спелых снопов…
Когда мне было пять лет, отец ушел работать в город. В городе он заслужил все почести рабочего человека — в доме у нас полсундучка отцовских почетных грамот. Но всю жизнь отец тосковал по земле. Я не ходил за сохой, но, странное дело, вздохи отца мне дороги и понятны…
В сорок седьмом после засухи не было хлеба. Собирали желуди, сушили и толкли лебеду. В селе у нас пухли от воды и умирали. Умирали в первую очередь самые крепкие и здоровые мужики. Мать вынула из сундучка и завязала в узел последнее, что было: два старинных, оставшихся от бабки холста, отцовские сапоги, вышитые божницы, сняла со стены часы…
На Украине в Шепетовке за весь узел добра мы с отцом выменяли два пуда пшеницы. С тем и приехали. Хлеба не испекли. В чугун мать сыпала две горсти муки. Еду можно было пить кружкой. А когда поспел новый хлеб, мы с сестрой шли за комбайном и собирали оброненные ржаные колосья. Мать сделала маленький, с тарелку, хлебец, мы, ребятишки, сидели у печи и ждали: когда же? Мать достала хлебец, разломила и вдруг заплакала от радости, что может нас накормить. Не пережившим такие дни трудно объяснить, что нет ничего вкуснее куска хлеба…
«Без хлеба нет песен». Это только одна из многих пословиц о хлебе. В нашем языке сотни тысяч слов. Если подумать, что стоит за каждым из них, слово «ХЛЕБ» надо поставить на самое первое место. Древнейшая профессия на земле — хлебопашец. В египетской гробнице, простоявшей три с половиной тысячи лет, был найден печеный хлеб. Кусок окаменевшего хлеба хранится в музее Цюриха. Его нашли археологи в иле пересохшего озера. Шесть тысяч лет назад был испечен этот хлеб. В каменном веке, когда еще люди не знали, что такое металл, они уже сеяли хлеб…
Хлеб… Нет на земле важнее работы, чем вовремя бросить семена в поднятую землю и вовремя взять у земли поспевшие зерна…
Сейчас, когда летишь над равниной, видишь два цвета: зеленый — леса и сады, и желтый — хлеба. В степях желтизна — от горизонта до горизонта. Пролетая над степью, даже сверху чувствуешь, как на земле сейчас жарко. Дрожат, струятся прозрачно-стеклянные волны марева, а над комбайнами, если взглянуть против солнца, стоит белая пыль перебитой соломы.
Вся степь в белых дымках.
Летим над Херсонщиной. Решаем с летчиками: сядем возле одного из комбайнов.
Попросим воды, познакомимся. Делаем круг. Комбайнер, придержав машину, крутит над головой картузом: садись!..
Двое.
— Давно вместе?
Переглядываются, картузами вытирают лица.
— Толик мне сначала харчи приносил на комбайн. А теперь уже шесть годов рядом. Уже отцу наставления делает. Сын учится в Ново-Каховском сельскохозяйственном техникуме.
Каждое лето, когда идет назначение на практику, Анатолия вызывает директор:
— Ну что, опять к отцу?
— К отцу.
Вот так вместе в горячее время и работают отец и сын Низбузинские.
Сидим на стерне. Отец Низбузинский достал из ящика пирог с вишнями.
— Пробуйте, — новый хлеб.
Запиваем еду теплой водой из бидончика.
— Давно на этих полях?
— Да всю жизнь почти. Мать и отец у меня умерли почти в один год, а меня добрые люди на воспитание совхозу определили. Вот с тех пор… На самом первом комбайне работал. Теперь дождался помощника…
Не время для долгого разговора. На поле сейчас минуты считают.
— Вы к нам на праздник «Обжинки» спускайтесь! — кричит младший уже с комбайна. — Через три дня кончаем — бочку вина к озеру при везут… Или домой приезжайте. Нас отыскать просто: совхоз «Ингулец», село Ингулец, река Ингулец…
Поднимаемся. И сейчас же над комбайном отца и сына встает белое жаркое облако…
Фото автора. Херсонская область.
20 июля 1966 г.
Моторные страсти
Раньше я видел это только в кино: глазом повести не успеешь — уже проскочил. Рев — как будто улетает средних размеров ракета. А по сторонам зрители. Мешки с соломой, привязанные к деревьям, напоминают: человек может вылететь из машины или вместе с машиной… Машину может понести с дороги в самую гущу людей.
Но это случается очень редко. И зрители безбоязненно делят опасность с гонщиками. Первый раз стою среди них и так же возбужденно прикидываю: «Ранула или этот, на красной машине?»
Они проносятся — еле успеваешь разглядеть номера. Двое… Остальные далеко позади, хотя несутся тоже, как черти из преисподней.
Впрочем, приглядевшись, начинаешь их сравнивать с рыцарями. Та же смелость, риск, жажда победы у людей на глазах. Сходство дополняют шлемы и кожаные доспехи. «Ранула или этот, на красной?» Неизвестно почему, я вместе со всеми болею за Ранула. Изгородь из веревки держит людей, не дает выплеснуться на дорогу, по которой в синем дыму кружатся эти сумасшедшие рыцари. В предыдущем старте автомобилей одна машина снесла угол судейского мостика. Старика судью унесли на носилках, но гонка не задержалась ни на секунду и ни один человек ни на шаг не отошел от веревки.