Шрифт:
Глава первая
Лу поднял рыжую голову от письма и встревоженно спросил:
– Старик и в жизни такое же трепло?
Стукнув винным кувшином о колоду, служившую им столом, Андре ответил слуге:
– Выбирайте выражения! Когда вы наконец научитесь проявлять почтение к тем, кто старше и опытнее?
– А когда они научатся говорить по делу? Развел же канитель на семи листах – вот послушайте!
"…Невозможно рассказать, как я был счастлив получить Ваше письмо. Во-первых, старикам всегда приятны вести от друга: они помогают с оптимизмом
До чего, должно быть, интересно расследовать запутанные преступления. Не уверен, впрочем, что они случаются так уж часто; по крайней мере, когда в Сарагосе происходит ночной разбой, виновного находят еще до того, как колокола Собора Спасителя прозвонят полдень. В городах люди у всех на виду: и свидетелей почти всегда хватает, и неблагонадежные личности широко известны…"
– Нормальные люди разве так пишут? А вы говорите…
Парень воспользовался возникшей паузой и тоже протянул громадную ручищу к кувшину. Вздохнув, Андре развязал тесемки, ослабив ворот рубашки. Здесь не перед кем было красоваться. Плащ со шляпой валялись на пожухшей от зноя траве, сапоги путники также сбросили, чтобы дать отдых ногам. Оба были порядком измотаны: Лу берёг Гнедого, их единственного коня, и большую часть пути пришлось прошагать рядом с повозкой пешком.
Привычный к дальним странствиям доктор переносил жару стойко, а вот слуга, возмужавший на севере Франции, без конца сетовал на здешний климат. Арагон встретил их ослепительным солнцем, звоном цикад и зеленью полей, расстилающихся до самого горизонта.
Третий день повозка двигалась по раскаленной равнине на юг. Изредка попадались деревни, в которых путники укрывались от полуденного зноя. Вот и теперь они сидели под навесом в одном из крестьянских дворов. Распряженный конь отдыхал поодаль, в тени раскидистого дерева.
Жители деревни пережидали жару в каменных домах и домишках. К вечеру они вернутся к работе, которую прервали среди дня. Таков был неторопливый и незатейливый уклад жизни в Арагоне, одинаковый для богатых и бедных, знакомый Андре с юных лет.
Привал длился второй час, но солнце стояло еще слишком высоко, чтобы продолжать путь. Чтобы не терять времени даром, доктор решил дать Лу очередной урок и за неимением лучшего приказал ему читать письмо, благодаря которому они, собственно, и отправились в это непростое путешествие. Парень начал изучать каталонский язык, едва они спустились с Пиреней, и в основном болтал со слугами. Едва ли разговоры простолюдинов касались столь сложных или возвышенных тем, какие старый аптекарь затрагивал в своем письме.
Андре понятия не имел, сколько дней или недель им предстоит провести в Арагоне, но полагал, что дополнительный язык слуге не помешает. Не стоит упускать такую возможность, пока его разум юн и податлив. Какого мнения придерживался на этот счет Лу, сказать было невозможно: под неусыпным контролем доктора он почти отучился ругаться вслух.
Парень жадно глотнул вина из глиняной кружки и тут же набил рот хлебом и сыром. Он явно не горел желанием продолжать обучение, однако наставник был неумолим. Терпеливо выждав, когда Лу прекратит жевать, он потребовал:
– Читайте дальше.
– Сил никаких уже нет, да и в горле пересыхает, – пожаловался слуга.
– Лень сгубила не одно юное дарование. Продолжайте. И выговаривайте "р" старательней, этот звук у вас удивительно хорошо получается для урожденного окситанца.
Приободренный скупой похвалой доктора, Лу вздохнул, вновь поднес к глазам письмо и продолжил:
"… Кто бы мог знать, что несчастье постигнет меня, старого Альфонсо Манчеру, которого знал и уважал весь город. Увы, дни благоденствия позади. Я почти разорен, мой дорогой друг. Как Вам хорошо известно, накоплений Ваш покорный слуга никогда делать не умел, тратя основную долю дохода на содержание дома, благотворительность и покупку научных книг (а они день ото дня дорожают!). Немудрено, что когда поток пациентов иссяк, дела мои оказались в весьма плачевном состоянии…
Я не стану скрывать, что никогда не хватал звезд с неба. Безусловно, медицинская наука изменчива и непостоянна, однако я всю жизнь старался следить за важными открытиями…"
Доктор лениво прислушивался к голосу слуги. Содержание письма он знал почти наизусть и следил только за произношением. Между тем парень был не так уж неправ в грубой оценке личности старого аптекаря. Альфонсо Манчера всегда отличался любовью к красноречию – и эту черту не без удовольствия перенял у наставника сам Андре. Что и говорить, хорошо подвешенный язык служит отличной рекомендацией в любом обществе, а мнение таких нетерпеливых юнцов, как Лу, мало кого интересует.
Несмотря на словоохотливость, в своем письме аптекарь тактично обошел молчанием вопрос об образовании и происхождении доктора. Он всегда отличался осторожностью как в мыслях, так и на деле: не назначал рискованного лечения, придерживался проверенных методов и рецептов. Исход болезни зависел от воли божьей – так признавал сам старик. То, что популярность Альфонсо Манчеры уменьшилась с появлением более молодых и решительных конкурентов, ничуть не удивляло Андре.
Между тем Лу продолжал чтение:
"…Ваш покорный слуга, дорогой друг, остался не у дел.
Мало того, что разные выскочки увели почти всех пациентов, они еще и подняли на смех мои методы лечения. Дескать, все это давно устарело и не используется за пределами Сарагосы. Да, я не считаю табак целебным растением, как теперь принято у молодых докторов… Я немало пожил на свете и хорошо помню, как первых курильщиков судила Святая Инквизиция – возможно ли, чтобы за несколько десятков лет все так изменилось?
Сейчас моих клиентов можно пересчитать по пальцам одной руки: по сути, все они относятся к дому Себастьяна Рейеса. Как бывшие соседи они сочувствуют тому положению, в каком я теперь оказался, и по мере сил стараются поддержать мою практику. Но, увы, старый отец семейства сеньор Себастьян (Вы, разумеется, помните этого доброго человека, который жил рядом) несколько месяцев назад уехал по делам в Амстердам, а его дочери слишком молоды и здоровы, чтобы часто ко мне обращаться. Правда у старшей, сеньоры Маргариты, подрастает сын, но маленький Роберто, на мое горе, не подвержен даже банальному несварению желудка. Недавно он объел половину яблок со старого дерева, растущего в соседском саду, и не поморщился. А ведь плоды еще совсем зеленые!