Полный котелок патронов
Шрифт:
Филиппов на глазах повеселел. Даже плечи его развернулись. Как видно, он тоже мысленно списал Шестопалова в «безвозвратные потери».
— Мы бы тоже не возражали выпить чайку. Можно и чего-нибудь покрепче, — намекнул я.
А почему нет? Все равно ведь ждать! И главное: они из нашего ефрейтора брали генетический материал, так пусть хоть вискарика нальют!
— Разумеется. Сейчас распоряжусь, — степенно кивнул Тау.
Он поднес к губам правое запястье, на котором красовался приметный золотистый браслет, и скомандовал в него:
—
Я наклонился к Костиному уху и тихонько спросил:
— Напомни мне, чисто как любовник бывшей жены минигарха, а что такое эта… кашаса?
Костя сделал лицо красавчика из молодежной рок-группы, прочистил горло и горячим полушепотом сказал:
— Кашаса, мой недалекий друг, это крепкий спиртной напиток, изготавливаемый в Бразилии на основе стеблей сахарного тростника.
— То есть ром?
— Ну типа как бы да, но все-таки нет. Все-таки кашаса!
— А на вкус?
— Ну типа как ром. Но все-таки не ром!
— Понял. Ждем жидкость на экспертизу, — подражая Вениамину Тау, заключил я.
Подручные альбиноса оказались не по-человечески расторопными — первыми вкатились (сами вкатились!) из какой-то боковой подсобки три удобных кресла со спинками и подголовниками. К правому подлокотнику каждого кресла был пристегнут небольшой складной столик. На этих-то столиках и красовалось заказанное.
Все кресла расположились в паре метров от нас.
Я заметил, что себе альбинос сиденья не попросил — как видно, рассчитывал не только ездить нам по ушам своими лекциями, но еще и веско расхаживать перед нами на манер ведущих популярных передач про науку для детей и юношества.
— Прошу присаживаться, господа, — галантно предложил Тау.
Нас два раза просить не надо было — за этот день мы напрыгались как кенгуру.
Я с наслаждением подал пример беспечности и гедонизма, устроив свою задницу в центральном кресле и пригубив — да-да, ту самую кашасу, которая оказалась ну просто обычным ромом, помноженным на оголтелый пиар!
Рядом со мной плюхнулся Костя, тоже мастер спорта по гедонизму.
Майор Филиппов с наиподозрительнейшей миной сел последним. К кашасе, насколько я мог заметить, он и вовсе не притронулся.
Боялся, что ли, умышленного отравления? Так, откровенно признаться, загандошить нас этот чокнутый профессор мог и безо всякого яда. Достаточно было выпустить на нас еще одного языкатого хамелеона — братца того, который схватил Шестопалова, а потом лишился половины тела от взрыва глубоковакуумной гранаты «Раумшлага».
Что? Какой еще братец хамелеона? Вот о чем, возможно, спросите вы.
А такой. Ну кто, скажите, поверит, что профессор сделал себе только одного боевого монстра? Я лично не верю. Потому что я — бдительный. А вот, кстати, сейчас историю про это расскажу. Под кашасу-то.
История седьмая, о плюшевом мишке
Эту байку я еще никогда
В общем, дело было в далеком две тысячи мохнатом году, когда я, тогда еще не Комбат, а Сэнсэй (я вроде говорил, что была у меня по молодости такая претенциозная кличка?) попал в мясорубку из разнообразных неприятностей.
Вначале я угодил в руки к бандосам, которые присвоили весь мой трудовой хабар.
От бандосов я кое-как сбежал, но недалеко — попал в лапы к военсталкерам.
Те передали меня милиции (в те годы был такой порядок).
А в милиции меня под конвоем препроводили в Особый Комитет По Делам Нарушений Периметра.
В Комитете меня должно было принять некое официальное лицо, призванное избрать меру пресечения — то ли штраф, то ли пятнадцать лет на урановых рудниках.
Шучу, шучу. Но дело и впрямь могло тюремным заключением окончиться, и притом нисколько не условным.
Меня долго везли в офис этого самого Комитета. Потом я долго сидел в очереди. И наконец, оказался в кабинете Того Самого Лица.
На руках у меня были наручники. Самые настоящие. Стальные.
От наручников крутило суставы. И было очень гадко на душе. Все те ужасы, которыми пугали меня мои интеллигентные мама и папа, вдруг всплыли в моей душе как живые. «Доигрался, Владимир? Вот сейчас как сядешь годиков этак на пять!» — вещал внутренний голос внутреннего прокурора.
Должностное лицо оказалось женским. Причем достаточно привлекательным, хотя привлекательность эта была из разряда «неброских». Волосы «комиссарши» (так я окрестил ее про себя) были забраны в неприметный пучок, на бледном лице не было и следа косметики.
Одета комиссарша была в серый деловой костюм. Из украшений — два жемчужных «гвоздика» в ушах. Ногти коротко острижены. Никаких улыбочек. Голос стальной, без интонаций, как у робота.
У меня даже возникло подозрение: а вдруг она киберженщина? В те годы как раз предрекали появление первых удачных сигомов, о чем много трындели в прессе и по телику.
— Садитесь на этот стул, Владимир Сергеевич. Меня зовут Елена Игоревна, — своим ровным голосом представилась комиссарша. — Сейчас я буду задавать вам вопросы, а ответы вводить в свою базу данных. Надеюсь, эти ответы будут осмысленными и достаточно лаконичными. Тем для обсуждения у нас много, а времени у меня крайне мало.
Работала она очень профессионально. Прессовала меня так, будто все предыдущие годы своей жизни провела на секретных психотренингах ФСБ.
Она буквально вырывала у меня признания. Когда я говорил что-то, по ее мнению, важное, она тут же отстукивала правой рукой информацию на клавиатуре компьютера, лежащей перед ней.