Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге
Шрифт:
Только 12 февраля кошмар прекратился, но напоследок Иван надругался над Пименом: «Его посадили на белую кобылу в худой одежде, с волынкою, с бубном в руках как шута или скомороха, возили из улицы в улицу и за крепкою стражею отвезли в Москву».
Дальше дорога Ивана лежала на другой город, который внушал опасения, – на Псков. В Пскове жители готовились к смерти, они прощались друг с другом и желали только одного: чтобы эта смерть была быстрой. Им было известно, что Иван любит сначала помучить.
Вечером, когда войско подходило к Пскову, на всех церквах начался колокольный перезвон. Иван, который
«На другой день, вступив в город, он с изумлением увидел на всех улицах пред домами столы с изготовленными яствами, – пишет Карамзин, – граждане, жены их, дети, держа хлеб и соль, преклоняли колена, благословляли, приветствовали Царя и говорили ему: «Государь Князь Великий! Мы, верные твои подданные, с усердием и любовию предлагаем тебе хлеб-соль; а с нами и животами нашими твори волю свою: ибо все, что имеем, и мы сами твои, Самодержец великий!»
Сия неожидаемая покорность была приятна Иоанну. Игумен Печерский Корнилий с Духовенством встретил его на площади у церквей Св. Варлаама и Спаса. Царь слушал молебен в храме Троицы, поклонился гробу Св. Всеволода-Гавриила, с удивлением рассматривал тяжелый меч сего древнего Князя и зашел в келию к старцу Салосу Николе, который под защитою своего юродства не убоялся обличать тирана в кровопийстве и святотатстве. Пишут, что он предложил Иоанну в дар… кусок сырого мяса; что Царь сказал: «Я Христианин и не ем мяса в Великий Пост», а пустынник ответствовал: «Ты делаешь хуже: питаешься человеческою плотию и кровию, забывая не только Пост, но и Бога!»
Грозил ему, предсказывал несчастия и так устрашил Иоанна, что он немедленно выехал из города; жил несколько дней в предместии; дозволил воинам грабить имение богатых людей, но не велел трогать Иноков и Священников; взял только казны монастырские и некоторые иконы, сосуды, книги и как бы невольно пощадив Ольгину родину, спешил в Москву, чтобы новою кровию утолять свою неутолимую жажду к мучительству».
Действительно, убийств в городе не было, но ограбил он Псков хорошо.
Возвращение в Москву ознаменовалось новыми казнями. Пять месяцев по всей земле искали соучастников Пимена. И нашли: хранитель печати «Иван Михайлович Висковатый, муж опытнейший в делах государственных – казначей Никита Фуников, также верный слуга Царя и Царства от юности до лет преклонных – Боярин Семен Васильевич Яковлев, Думные Дьяки Василий Степанов и Андрей Васильев были взяты под стражу; а с ними вместе, к общему удивлению, и первые любимцы Иоанновы: Вельможа Алексей Басманов, Воевода мужественный, но бесстыдный угодник тиранства – сын его, Крайчий Феодор, прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах, – наконец самый ближайший к его сердцу нечестивец Князь Афанасий Вяземский, обвиняемые в том, что они с Архиепископом Пименом хотели отдать Новгород и Псков Литве, извести Царя и посадить на трон Князя Владимира Андреевича».
Пытали всех жестоко, к дню казни многие уже не могли стоять. Саму казнь решили провести в Москве, на Лобном месте: «25 Июля, среди большой торговой площади, в Китае-городе, поставили 18 виселиц; разложили многие орудия мук; зажгли высокий костер и над ним повесили огромный чан с водою. Увидев сии грозные приготовления, несчастные жители вообразили, что настал последний день для Москвы; что Иоанн хочет истребить их всех без остатка: в беспамятстве страха они спешили укрыться где могли. Площадь опустела; в лавках отворенных лежали товары, деньги; не было ни одного человека, кроме толпы опричников у виселиц и костра пылающего.
В сей тишине раздался звук бубнов: явился Царь на коне с любимым старшим сыном, с Боярами и Князьями, с легионом кромешников, в стройном ополчении; позади шли осужденные, числом 300 или более, в виде мертвецов, истерзанные, окровавленные, от слабости едва передвигая ноги. Иоанн стал у виселиц, осмотрелся и, не видя народа, велел опричникам искать людей, гнать их отовсюду на площадь; не имев терпения ждать, сам поехал за ними, призывая Москвитян быть свидетелями его суда, обещая им безопасность и милость.
Жители не смели ослушаться: выходили из ям, из погребов; трепетали, но шли: вся площадь наполнилась ими; на стене, на кровлях стояли зрители. Тогда Иоанн, возвысив голос, сказал: «Народ! увидишь муки и гибель; но караю изменников! Ответствуй: прав ли суд мой?» Все ответствовали велегласно: «Да живет многие лета Государь Великий! Да погибнут изменники!» Он приказал вывести 180 человек из толпы осужденных и даровал им жизнь, как менее виновным. Потом Думный Дьяк Государев, развернув свиток, произнес имена казнимых.»
Иван был изобретателен: для каждого из казнимых придумал особую казнь: кого били до смерти, у кого рвали куски мяса, кого топили, кого обваривали. Жены несчастных были пущены по кромешному кругу, а потом утоплены в реке. Счастливее всего были московские собаки: они пожирали рассеченные тела несколько дней.
О жестокостях Ивана Карамзин рассказывал чудовищные подробности. Понятно, что, прочитав историю о таком милостивом монархе, читатель хотел только одного – убить негодяя своими руками. И всякий раз историк еще и предупреждал, что это еще не конец злодействам, даже не середина.
Удивительно, но во внешней политике он старался казаться более вменяемым. Войну он вел вяло и стал больше полагаться на династический брак. Больше не шло речи о том, чтобы шляхтичи избрали себе его сына Ивана, какими бы перспективами это ни прельщало. Ивану понравилась идея жениться на сестре Сигизмунда Софье. На свою голову он уже примерял венец Ягеллонов, а земли Ливонии мечтал соединить в королевство под властью Москвы, и будто бы стоило только жителям Ливонии сообщить такую весть – они сами бы изгнали шведов.
Однако Королевство Ливония и венец Ягеллонов оказались несбыточными мечтами. Но в свою игру он сумел втянуть честолюбивого и неопытного датского принца Магнуса. Бедняга искренне верил в Королевство Ливонию и явился в Москву, чтобы получить ценные указания из уст русского монарха, как они этого совместно достигнут. Магнусу он обещал руку своей племянницы, дочери казненного им Владимира Андреевича, ласково именовал Магнуса женихом. Впрочем, брак отложили до счастливого момента, когда Магнус покорит для своей невесты еще непокоренные ливонские земли.