Поломничество Ланселота
Шрифт:
— Я понимаю, — кивнула Дженни. — Я сама ловлю себя на том, что мне иногда уже все равно, встанет ли на ноги Ланс и даже успеем ли мы с ним пожениться. У меня одна мысль — чтобы он успел к Господу.
— Ты молись — и он успеет. Пойдем на другие стороны света поглядим.
Они перешли площадку под колоколами и стали смотреть на север. Сначала они увидели только водную гладь с редкими островками — некоторые из них были основаниями световых столбов, уходящих в небо. Потом Дженни разглядела какое-то бурление далеко в воде, как будто там кипела вода Средиземного океана.
— Это что — подводный вулкан? —
— Нет. Там раньше было Мертвое море. Оттуда до сих пор поднимаются и расходятся в океане мертвые воды. — Мертвые воды греха… Как страшно!
— Да. Глядя туда, понимаешь, что и вправду существует вечная расплата за нераскаянный грех. Помилуй нас, Господи, и не воздай нам по грехам нашим, но дай прощение по милосердию Твоему! — Аминь, — сказала Дженни.
— Что ты видишь теперь? — спросила Мира. — То же, что и ты, — удивилась Дженни.
— Думаю, что нет. Я же не видела Илию и Эноха так близко, как ты, я и вообще их не видела отсюда.
— Да? А я будто смотрю на большую карту мира, и если хочу что-то разглядеть в подробностях, то это место приближается к моим глазам и увеличивается. Первый раз я видела такое, когда глядела на мир вместе с Айно с башни Жизора: он показал нам тогда, как движется через Пиренеи автобус с нашими детьми, а потом показал дорогу к Бабушкиному Приюту и сам остров с усадьбой. А теперь я точно так же все вижу и без Учителя, — голос у Дженни опять дрогнул.
— Какой счастливый дар он тебе оставил в наследство! Нет справедливости даже у пророков: как бы мне пригодился такой дар в моих деловых поездках! Ну рассказывай, что ты видишь, Дженни. — Почти вся Европа затоплена… — Это не новость!
— Кругом мутная зеленоватая вода, а по ней разбросаны острова и островки, и на них повсюду черные пожарища. Даже заросли дьяволоха по краям Европейского и Дунайского морей выгорели. Белесый туман от гнилых вод смешивается с черным дымом пожарищ. — А люди?
— Люди уже не мечутся по дорогам и не прячутся в руинах. Я бегу глазами по дор гам и повсюду вижу лежащих или сидящих в унынии оборванных, изможденных, умирающих людей. Никто не ест и не пьет, у них такой вид, будто все они потеряли надежду и ждут смерти как избавления. Я вижу целые поля мертвых клонов и растерянно бродящих возле них экологистов. И так до самой Скандинавии, но и в Скандинавии то же самое. А на островках света люди живые и бодрые, но вид у них такой, будто они непрерывно постятся. Они тоже оставили труды и только молятся. — А что дальше, на востоке? — А на востоке — сплошная стена света.
— Понятно. Там — Россия. А «стену отчуждения» ты видишь?
— Вижу. Но она уже почти вся разрушилась. Странно, что люди не идут к ней, чтобы спастись в России.
— Они уверены, им внушили, что там еще больший ад. А я рада, что миллионы евреев остались в России: теперь они ждут Мессию вместе со всеми православными — ждут Его во второй раз и каются за тот, первый раз. Ты можешь заглянуть за эту световую стену?
— Это не стена — это полупрозрачная завеса над развалившейся «стеной отчуждения». Я вижу только голубое, зеленое и си нее — небо, леса, поля и реки с озерами. Больше ничего не видно, все в глазах расплывается.
— Довольно, а то совсем ослепнешь. Пойдем вниз, Дженни. Мне надо идти в город по делам.
— Пойдем. Я устала, и голова кружится.
Мира ушла, и Дженни снова затосковала. Так в тоске и слезах прошел весь этот день, за ним другой. Мира не возвращалась, К вечеру Дженни не выдержала и решила пойти одна в старый город, чтобы подойти поближе к Айно и проститься с ним.
Вышла она из обители во время вечерней службы. Перед уходом благословилась, хотя и не стала подробно говорить матушке, куда и зачем идет — просто подошла и молча подставила руки и склонила голову. Матушка шепотом благословила ее и перекрестила. Дженни тихонько выскользнула за дверь храма. Она еще зашла в сторожку к сестре Елене и спросила ее, как ей дойти до храма Воскресения Господня. Та подробно рассказала дорогу.
С наступлением темноты улицы и переулки старого Иерусалима пустели, лавки закрывались железными ставнями, двери на-глухо запирались. Дженни казалось, что она идет по пустому и гулкому лабиринту. На площадь перед храмом Воскресения Господня она добиралась по улицам, носившим название Скорбного пути — Via Dolorosa.
Христианское предание хранило путь, по которому Иисус Христос шел с крестом от претории до Голгофы. Сотни лет паломники со всего мира благоговейно шли по древним улочкам, на которых кое-где сохранились плиты двухтысячелетней давности, некоторые даже проходили весь путь на коленях. Антихрист приказал сорвать с домов таблички с надписями «Via Dolorosa», но следы грубо выломанных мраморных табличек остались на стенах ранами, похожими на пулевые, и служили теперь ориентирами.
Выйдя из улочки-щели на площадь перед храмом, Дженни еще успела удивиться тому, как легко она нашла дорогу и как быстро добралась до места, следуя указаниям сестры Елены. Сколько дней она бродила по торговым улицам, продавая воду, но ни разу даже нечаянно не попала на площадь Воскресения, а тут дошла за какой-то час. Но увидев перед собой пустую площадь с помостом посередине, она уже больше ни о чем не думала.
Вокруг помоста стояла плотная цепочка клонов, а по площади прохаживались экологисты. Больше тут никого не было. Помост был не выше человеческого роста, Дженни примерно по плечи, и она видела застывшие лица пророков, глядящие в небо открытыми глазами. Она долго стояла в тени дома и не знала, подойти ей ближе к помосту или этого делать нельзя. Экологисты уже на нее поглядывали и переговаривались.
Сразу за помостом стояла стена плотного тумана. Вглядевшись, Дженни различила в нем стену и дверь храма. Под пристальными взглядами экологистов она быстро прошла по краю площади и смело вошла в туман туда, где темнела дверь. Туман внутри был тепел и светел. Она протянула руку и нашарила массивную металлическую ручку двери, толкнула ее, и дверь отворилась.
В храме царил теплый сумрак, пахнущий свечами и ладаном. Перед нею был притвор с беломраморной стеной, а на стене — большая мозаичная фреска-икона, подсвеченная несколькими тускло горевшими лампадами. Посреди притвора на полу лежал длинный темный камень. «Камень помазанья» — вспомнила она рассказ сестры Елены. Опустившись на колени, она приложилась к камню и ощутила исходивший от него тонкий цветочный запах. Сестра Елена сказала ей, что благочестивые паломницы приносят сюда цветочное масло и обливают им камень — отсюда и благоухание.