Половцы
Шрифт:
С князьями, выделившими земли торкам, печенегам и берендеям, в первые десятилетия заселения этих земель отношения были очень неровные. Кочевники стремились, естественно, к федеративности, дающей им самостоятельность и фактическое равноправие с русскими княжествами. Этого ни в коей мере не желали допустить князья, и прежде всего Владимир Мономах. Мы уже говорили, что, будучи еще молодым княжичем, он по поручению отца приводил к повиновению взбунтовавшихся торков, это повторилось и в 1121 г., когда он вновь прогнал кочевников из Руси: «прогна... берендичи... а торци и печен с зи сами бежаша» (ПСРЛ, II, с. 286). Очевидно, действия Владимира были весьма суровыми, если кочевники сами — без нажима — ушли от разгневанного князя.
Единственной формой взаимоотношений, которых добивались и требовали русские князья, были вассальные, бчевидно, во всяком случае, часть кочевников принимала эти условия: за пожалованную землю они становились вассалами сюзеренов — Киевского, Переяславского и Черниговского княжеств. В 1126 г., когда умер Владимир, половцы пошли в поход на Переяславскую землю со специальной целью захватить торческие вежи. Отсюда следует,
Далее в течение четверти столетия эти оседавшие кочевнические соединения почти не фигурируют на страницах основных русских летописных сводов. Исключением является краткое упоминание о печенегах, когда в 1142 г. во время распри Всеволода Ольговича с братьями этот князь использовал их в качестве дополнительной силы.
Только с 1146 г. начались почти ежегодные записи о действиях поросских вассалов киевских князей, объединенных, судя по записи этого года, в новое образование, названное летописцем «черные клобуки». Запись особенно интересна потому, что в ней черные клобуки уже явно выступают в качестве вассалов Изяслава, княя^ившего тогда на киевском столе:
«...и ту прислашася к нему чер-нии клобуци и все Поросье и рекоша ему: ты наш князь, а Ольгович не хочем; а поеди в борзе, а мы с тобою» (ПСРЛ, II, с. 328).
Особенно выразительно подчеркивается роль киевского князя в качестве черноклобукского сюзерена в лаконичном сообщении летописца о смерти князя Изяслава Мстиславича в 1154 г.:
«...и плакася по нем вся Руская земля и вси чернии клобуци и яко по цари и господине своем, наипаче же яко по отци...» (ПСРЛ, II, с. 469).
Итак, за предоставленные в Поросье земли черные клобуки обязаны были киевскому князю военной службой. Годы последующего полустолетия они верой и правдой служили ему. Войны киевский князь вел с наседающими на южные границы княжества половцами и со всеми князьями, посягавшими на Киев и на «великий стол». Причем следует сказать, что они присягали не отвлеченному «киевскому князю», а вполне конкретным лицам, сидевшим на киевском столе. Особенной популярностью пользовался Изяслав. В борьбе с Юрием Долгоруким он не раз терял Киев, но черные клобуки оставались ему, как правило, верными вассалами. Правда, Ростислав Юрьевич, приехав в Суздаль к Юрию в 1149 г., уговаривал последнего скорее выступить против Изяслава, мотивируя это тем, что «слышал есмь, оже хощеть тебя вся Рус-кая земля и чернии клобукъ» (ПСРЛ, II, с. 373). Но это были только слухи, усиленные интригами Ростислава. На деле же в 1050 г. к Изяславу «приехаша ... вен чернии клобукы с радостью великою всеми своими полкы» (ПСРЛ, II, с. 396). В течение всей этой напряженной борьбы черные клобуки только один раз действительно изменили Изяславу; испугавшись Юрия, они предложили своему сюзерену: «Княже! сила его велика, а у тебя мало дружины ... не погуби нас, ни сам не погибни, но ты наш князь, коли силен будеши, а мы с тобою, а ныне не твое время, поеди прочь ...» (ПСРЛ, II, с. 401). Изяслав отступил, но уже в том же году сделал попытку вновь захватить Киев. В результате именно с их поддержкой и, конечно, с помощью самих киевлян Изяславу удалось победить тогда (в 1151 г.) Юрия и сесть на киевский стол. После смерти Изяслава на освободившийся, стол сел князь Ростислав, и летописец специально отмечает: «...быша ему ради все, и вся Руская земля и вси чернии клобуци обрадовашася» (ПСРЛ, II, с. 470). Видимо, это означало, что они присягнули на этот раз Ростиславу. И, надо сказать, в целом вновь верно служили своему киевскому сюзерену. Только наиболее многочисленная из входивших в союз черных клобуков орд — берендеи иногда начинали «политическую игру» самостоятельно, всячески стараясь соблюсти прежде всего свою выгоду. Так, уже при преемнике Ростислава князе Мстиславе, которому они также присягали, против него пытался бороться его брат Владимир. Дружина отказалась поддержать притязания Владимира, и он обратился к берендеям, встретив их вежи «ниже Ростовца» (в районе истоков Роси). Берендеи сначала согласились за известную мзду помочь князю, но затем, поразмыслив, отказались, сказав: «Се ездеши один и без мужии своих (без дружины.— С. П.), а нас прельстив, а нам лучыне в чю-жю голову, нежели в свою» (ПСРЛ, II, с. 536), т. е. пусть в битвах погибают другие, а не берендеи. Затем они начали стрелять в князя и даже ранили его двумя стрелами, после чего раздосадованный Владимир посетовал: «...не дай бог поганому веры яти николиже, а яз уже погинул и душою и жизнью» (ПСРЛ, II, с. 537). Однако, как мы видим по свидетельству летописца, верить клобукам было можно — они были значительно более честными вассалами, чем русские феодалы-князья, которые сразу же после «целования креста» начинали плести интригу и напускать на русскую землю полчища союзников-половцев. Итак, во второй половине XII в. киевский князь распоряжался Поросьем как одним из своих наиболее верных уделов, население которого всегда было готово к походам и обороне.
Несмотря на то что с 40-х годов XII в. все кочевники, жившие в Поросье, объединились в союз, т. е. сделали первый шаг в формировании нового этнического образования, они фактически на протяжении всего своего существования в Поросье твердо помнили, к какой первоначально этнической группировке принадлежала каждая орда. Мало того, постепенно выросло количество этнических наименований, входивших в черноклобуцкий союз, а также и кочевого вассального населения, обитавшего по окраинам Переяславского и Черниговского княжеств.
Помимо торков и берендеев, очень часто упоминавшихся в Ипатьевской летописи как самостоятельные, отдельно действующие объединения и после создания союза, летописец называл также печенегов (1151 и 1162 гг.), коуев (1151, 1162, 1170, 1185 гг.), турпеев (1150 г.), кае-ничей (1160 г.), бастиев (70-е годы). Последнее наименование особенно интересно, поскольку благодаря последовательным летописным записям о них удалось проследить процесс сложения этой этнической группировки. Так, в первых записях упоминается вычленившаяся из берен-деевской орды «бастеева чадь», т. е. большой аил богатого бая или даже хана Бастия. Позднее летописец говорит уже просто «бастии». Этот процесс выделения из большой массы новых малых этнических образований, получавших имя от главы семьи иди куреня, был, видимо, характерен для степняков. Этим путем шло формирование многих степных группировок, неожиданно возникавших на страницах средневековых хроник. Представляется весьма вероятным, что именно так выделились из торческих орд берендеи. В 1097 г. в летописи говорится о торчине Береньде. Ясно, что не этот Береньдя был основателем многотысячной орды берендеев, поскольку он служил всего-навсего «овчухом» у князя Святополка, но факт существования этого имени у торков можно считать установленным, а потому не исключено, что аил какого-то богатого и знатного Береньди стал ядром многочисленных сильных и чрезвычайно активных политически берендеев. После изгнания их Владимиром Мономахом в 1121 г. с занятых ими пограничных земель они вновь появляются на летописных страницах только спустя 18 лет: летописец записал, что в междоусобице Ярополка с Всеволодом Ольговичем на помощь Ярополку пришло 30 тыс. берендеев, посланных королем Венгрии. Вполне возможно, что это была та же разросшаяся на дунайских пастбищах орда. Нуждающийся в помощи киевский князь вновь предоставил ей для пастбищ земли в Поросье, и с тех пор берендеи стали самой дееспособной частью вассальных Руси кочевников. Надо сказать, что сообщение 1139 г. о берендеях представляет ценность еще и из-за того, что это одна из немногих в русской летописи количественных характеристик участвовавших в походах кочевников. Обычно летописец употреблял эмоциональные определения: «множество», «мнози» и «аки борове». Совершенно очевидно, что, называя такую значительную цифру, летописец имел в виду не количество воинов, а численность всей берендеевой орды. Демографические расчеты показали, что примерное соотношение воинов к остальной массе населения в эпоху средневековья равняется 1 : 5. Если допустить, что из Венгрии пришло 30 тыс. воинов, то можно предположить, что всего берендеев было не менее 150 тыс. Но это вряд ли воз-можно: территории в Паннонии и в Поросье были очень небольшими и на них не могло поместиться такое громадное количество населения, причем нужно помнить, что его сопровождали стада, без которых кочевники не могли существовать.
Выше мы говорили о том, что Анна Комнина писала о 30 тыс. печенегов (с детьми, женщинами, стариками), взятых в плен императором Алексеем Комниным после победы над ними. Учитывая, что большинство печенежских воинов погибло в битве, всего печенегов было не более 35 тыс. Видимо, мы можем уверенно говорить, что 30—40 тыс.— средний размер любой кочевнической орды.
В дальнейшем в Ипатьевской летописи еще дважды говорилось о участвовавших в военных походах берендеях: в 1172 г.— 1500 воинов, в 1184 г.— 2100. Это, как мы видели, вполне реальные цифры, исходящие из действительного количества берендеев, живших в Поросье, поскольку очевидно, что в обоих случаях (частных набегах на половцев) берендеи выставляли не весь имевшийся в их распоряжении воинский контингент, равный, видимо, 5000-6000.
Берендеи занимали в Поросье довольно большие территории. Судя по сообщениям летописи, они располагались в верховьях Роси, вокруг русского города Ростовца. Там находились их вежи и даже небольшие городки, вероятно не очень сильно укрепленные, так как в 1177 г. шесть «городов берендичь» были легко взяты половцами, которые очень редко брали города, хотя и часто осаждали их. Кроме того, берендеи упомянуты еще в 1105 г., т. е. до изгнания их Владимиром, в описании половецкого похода на Заруб: «...пришед Боняк зиме на Зарубе и победи торки и береньдее». Их вежи стояли вперемешку в долине Днепра, по которой проходила дорога на Заруб. По пути Боняк взял их.
Мы уже говорили, что печенеги обжили земли в верховьях Россавы (левого притока Роси). Торческие владения располагались в центральных районах Поросья. Там уже в конце XI в. возник на древнем скифском городище город Торческ. Кочевники вообще, оседая, любили использовать более древние укрепления в своих поселениях. Обычно они только немного подновляли их и ставили на древние валы деревянные, обмазанные глиной частоколы. Так произошло и с Торческом. Скифские городища обыкновенно были очень большими. Торческ располагался по всей площади древнего городища и был, безусловно, крупным средневековым поселением, однако заселен он был негусто, постройки были легкие, наземные, скорее всего войлочные юрты. Размещены они были в городе не улицами, а «гнездами» (дворами). Каждое «гнездо» принадлежало, видимо, одной большой семье — аилу, или чади, как называет их летописец. Один двор от другого был отделен иногда довольно значительным свободным от застройки пространством, поскольку известно, что скотоводы наиболее ценный скот (породистых коней) и молодняк предпочитали держать поблизости от своих жилищ. Видимо, каждый двор, принадлежавший большой семье, именовался летописцами «вежей». Вежи ни в городе, ни в степях никогда не были специально укреплены какими-то фундаментальными сооружениями, но для них, как правило, было характерно расположение юрт по периметру круга, в центре которого ставили юрту главы семьи. По внешнему периметру круга в степи нагромождали связанные между собой телеги, а в городе, возможно, могли ставить плетневые загородки, аналогичные тем, которые плетут вокруг двора (база) казаки. Таким образом, русские недаром называли аильные дворы вежами, т. е. укреплениями. Пробраться внутрь вежи-двора было, вероятно, весьма затруднительно.