Половина любви
Шрифт:
— А ты все такая же, Танюша, красавица Земфира! — намекая на пушкинскую героиню, страстную цыганку, ввернул комплимент Ефим.
— Так я тебе и поверила, — подбегая к Ефиму, засмеялась Татьяна и протянула ему руку.
Ефим ловко поймал ее двумя руками и, склонив голову, прикоснулся губами к шелковистой коже ее молодых, не обремененных детскими стирками, ладоней.
— Ну и повадки у тебя, как у аристократа, — слегка удивилась Татьяна, не встречавшая в своем кругу обходительных мужчин. — Ты этикету в Иерусалиме обучился?
Елена равнодушно наблюдала за клоунадой, как она называла мужнины штучки. Роль джентльмена он любил играть всегда, еще до своей эмиграции из страны. Пожалуй, ее с самого начала их отношений больше всего раздражала в муже претенциозность поведения, пристрастие к внешним эффектам, подчеркнуто вычурным действиям и движениям. Она-то ясно видела, как не вяжутся «аристократические повадки» мужа с внутренним равнодушием к людям.
Однако женщины обычно восхищались его салонным поведением.
Ефим тем временем включил видеокамеру и, поворачиваясь на пятке, сделал круговой обзор комнаты. Неожиданно в кадре оказалась еще одна молодая женщина, которая только что вошла в комнату с молотком в руках и спросила у сестры, где плоскогубцы. Ею оказалась Неля.
— Узнаешь мою сестрицу, Фима? — спросила Татьяна, когда тот опустил камеру.
— Нелечка! Не может быть! — Удивление Ефима было искренним.
Когда семейство Дворкиных переезжало из квартиры, Неля была совсем девчушкой. Ефим даже помнил розовый шелковый бантик на ее макушке, который он иногда сдергивал шутки ради. И еще он помнил ее золотушный, в болячках, рот. Приучая двенадцатилетнего Ефима мыть руки, родители указывали ему, какими бывают последствия инфекций — болячки соседского ребенка. Зато теперь, в своей взрослой жизни, Ефим мыл руки неукоснительно не только в принятых случаях, но порой и без очевидной причины, удивляя этим окружающих.
Нелли Ефима не узнала и смотрела на него молча.
Целовать ручку, которая держала молоток, было неуместно, и Ефим отделался дежурным комплиментом:
— Нелечка, да ты превратилась в настоящую красавицу!
Тут же Ефим вспомнил, что после поездки в общественном транспорте еще не мыл руки, а скоро садиться за стол. Он извинился и направился в кухню. К его удивлению, раковина была прежняя, похожая на глубокий медно-красный чан. И кран над ней, как и десятилетия назад, по-прежнему подтекал. Ефим крутанул ручку, и из крана полилась вода. Вытекала вода его детства.
Гости успели проголодаться и уже расселись за столом. Ефим протиснулся к нему по узкому проходу.
Место рядом с Еленой было кем-то занято. Он скромно присел за угол стола. Недолгая тишина после первого тоста, нарушаемая лишь стуком вилок о тарелки, сменилась разноголосым гулом. Скоро малознакомые люди разделились на группки, в каждой из которых обсуждались свои интересы.
— Я, ребята, решил ничего с собой не тащить, — важно пояснял своим дворовым дружкам Николай, — на месте всем новым обзаведусь.
— Что, и мебель бросаешь, Колян? — удивлялся расточительности приятеля его друг, столяр ЖЭКа.
— Да, разве это мебель, к.., матери. — Николай ткнул ногой колченогий топчан, на котором сейчас сидел и который был его кроватью и диваном одновременно. Кажется, именно дружок-столяр и помог когда-то соорудить это чудо. — Куплю себе там мягкую кушетку с круглыми валиками. У мамани в деревне такая была. Как ты думаешь, есть сейчас в продаже такие кушетки?
— Сейчас все есть, — сухо сказал столяр, обиженный за неуважительное отношение к своему изделию, — была бы «капуста». Купишь у какой-нибудь бабки, их там в деревне много, божьих одуванчиков.
— Зачем Коляну бабка, там и молодуха с кушеточкой найдется на его долю, — возразил другой дружок, как и Николай, грузчик с почтамта.
Да, деньги у Николая теперь имелись. Получив доплату за свою комнату, он сразу разделил солидную пачку купюр на две неравные части. Одну, потолще, зашил в подкладку своего единственного, видавшего виды пальто. Эта заначка была на обзаведение на новом месте. Другая, меньшая часть, предназначенная для прощания с дружками, таяла на глазах. Но завтра — отъезд, и Николай надеялся сохранить заначку нераспечатанной.
Спустя час, когда торжество было в самом разгаре, Лена почувствовала невероятную скуку. Многие места за столом опустели. Гости выходили, заходили вновь, пересаживались на другой конец стола. Когда пластинка заканчивала свое кружение на штыре старенькой радиолы и музыка замолкала, на миг вырывались на свободу живые песни сидевших за столом.
Ефим подсел к жене:
— Помнишь, как мы в этой комнате играли? Вон там, в уголке, был мой столик.
Шум и разудалое веселье не располагало Елену к совместным воспоминаниям.
— Фима, — чуть касаясь его колена, прошептала Елена мужу на ухо, — может, поедем домой? У меня от этого содома голова раскалывается.
— А, что ты говоришь? — переспросил он, окончательно возвращаясь в настоящее.
— Поедем, говорю, домой, — повторила Лена.
Во всеобщем мельтешений уход Дворкиных вполне мог бы остаться незамеченным. Но Ефим посчитал неудобным не попрощаться с хозяевами.
Он разыскал Татьяну, которая сидела с кем-то в полутемной, без люстры, освещаемой лишь коридорной лампочкой, комнате. Ефим разглядел, что мужчина, обнявший Татьяну за талию, был Шурик.
— Танюша! Мы уходим. Желаю тебе счастья на новом месте.
— Что же вы так рано? — Татьяна едва заметным движением сняла руку Шурика со своей спины и чуть отодвинулась от него. Впрочем, хозяйкой вечера, тем более квартиры, Татьяна себя уже не ощущала. Такая же гостья, как и все остальные. Кто уходит чуть раньше, кто на полчаса задержится. Однако по инерции продолжила:
— Посидели бы еще.
— Завтра Ефиму надо в несколько мест поспеть" вставать рано, — сослалась на занятость мужа Елена, стоявшая за его спиной. — Так что мы поедем.