Получил наследство кот
Шрифт:
Да, кажется, краем уха Игорек слышал, что его шеф раньше работал то ли в прокуратуре, то ли в адвокатуре… короче, в органах. Знать бы заранее, чем все закончится, ни за что не стал бы толкать «налево» этот злосчастный платифиллин…
А Глеб Аркадьевич как ни в чем не бывало откинулся на спинку стула и задумчиво произнес:
– Странно, что люди сравнивают себя с животными, когда говорят о чем-то гадком. «Злой как собака», «упрямый как осел»… И крысам досталось, можно сказать, ни за что. Интеллигентнейшие животные, чрезвычайно умные…
Игорек таращился на шефа. Кажется, в своей любви к «братьям нашим меньшим» тот перешел всякие границы… Лучше бы он с такой любовью относился
– Глеб Аркадьевич, – предпринял новый заход ассистент, – дайте мне еще один шансик, а? Я это… обещаю исправиться! Больше никаких… э-э, косяков, честно!
– Честно надо было раньше. Кстати, ваше «крысятничество» – это далеко не единственная претензия с моей стороны. Вы постоянно наносите урон репутации моей клиники. Вы грубите клиентам. И ваши неумелые манипуляции с капельницей тоже не прибавляют нам очков…
– Глеб Арка-а-адьевич! – заныл юноша.
– Достаточно, Игорь, не унижайтесь! – Звоницкий резко поднялся. – Я своих решений не меняю. Вы свободны. Расчет можете получить хоть завтра.
Ассистент еще немного постоял, тяжело дыша, но, поняв, что точка в разговоре шефом поставлена, причем жирная и окончательная, выскочил из кабинета с перекошенным от гнева лицом.
Звоницкий пожал плечами и пригласил в кабинет девушку с «повторным» котом. До самого вечера Глеб Аркадьевич вел прием один. Как назло, после ухода Игорька пациенты потянулись вереницей. В приемной скопилась небольшая очередь. С одной стороны, это было даже приятно – очередь означала, что открытая недавно клиника востребована. Значит, район, где Звоницкий арендовал помещение, выбран правильно, и при условии «по-умному» налаженной работы клиника будет процветать. С другой стороны, сидеть в очередях никто не любит. Современный человек – это вам не терпеливый обитатель «совка», который воспринимал многочасовые очереди как нечто неизбежное – вроде морозной зимы или слякотного лета. Тем более что ему особенно и некуда было торопиться… Современный городской житель совершенно не привык ждать. Конкуренция так велика, что всегда можно найти аналогичную услугу неподалеку. А вот этого Глебу Аркадьевичу никак не хотелось.
Так что до самого вечера Звоницкий проявлял прямо-таки чудеса скоростной медицины. Никогда еще он так быстро не накладывал швов, не кастрировал и не перевязывал. Работать без ассистента было неудобно и непривычно, и пару раз Звоницкий ловил себя на том, что ждет, когда ему подадут инструменты или перевязочный материал.
Но Глеб Аркадьевич принял, так сказать, вызов обстоятельств, благополучно управился со всеми трудностями и, кстати, неплохо заработал. К восьми вечера, когда клиника закрылась, он утер со лба трудовой пот и с облегчением выпроводил последнего четвероногого пациента.
Быстро привел в порядок смотровую и операционную, убрал инструменты. К восьми утра явится приходящая уборщица тетя Маша, она вымоет полы. Затем умылся, сменил темно-синюю хирургическую форму на летние брюки и рубашку, запер клинику, сел за руль своей новенькой «Мицубиси Паджеро» и поехал домой, привычно мурлыча под нос «Ландыши, ландыши, нежного мая привет».
Звоницкий был доволен новой машиной. Тем более что эту серебристую красавицу по его заказу только что переделали под ручное управление. После «того, что случилось», коленный сустав был не в лучшем состоянии, вернее, его собрали по кусочкам, и правая нога иногда подводила. Звоницкий не любил рисковать и потому предпочитал машину с ручным управлением. Незачем ставить под удар жизни окружающих – и пешеходов, и водителей. Да и свою собственную жизнь Глеб Аркадьевич чрезвычайно ценил. Особенно после «того, что случилось»…
После взрыва начиненной гексогеном машины сотрудник прокуратуры Глеб Звоницкий выжил чудом. Собственно говоря, не совсем выжил… Клиническая смерть длилась две минуты. А потом Звоницкого, что называется, вытащили с того света. Глеб Аркадьевич никогда и никому не рассказывал о том, что видел «по ту сторону». Но с этого момента жизнь его бесповоротно изменилась.
Престижную службу в прокуратуре, где Звоницкий стремительно делал карьеру, пришлось оставить. Прежде всего по состоянию здоровья, конечно. После взрыва Глеб восстанавливался очень долго – больше года. Позвоночник, колено, поврежденная сетчатка глаз… Одно время была вполне реальна угроза полной слепоты. Ну, про косметические дефекты и говорить нечего – прежде красивое лицо Глеба Аркадьевича теперь выглядело так, будто в него в упор выстрелили мелкой дробью. И если шрамы на коже в конце концов зажили, нервную систему проклятый гексоген расшатал навсегда.
Из больницы Звоницкий вышел, тяжело опираясь на палку, в специальных затемненных очках – глаза не выносили яркого света. Он страдал бессонницей, приступы панических атак были пугающе регулярными – внезапно Глеб покрывался холодным потом, сердце начинало неровно стучать, бухало, все ускоряя бег крови, в висках стучало, голова кружилась, и возникало полное ощущение, что сердце сейчас остановится. Конечно, Звоницкий знал, что это просто причуды травмированного организма, что на самом деле его жизни ничто не угрожает… Но справиться с атаками силой воли было невозможно, а сидеть на лекарствах он не хотел: хватит, спасибо, и так за время лечения посадил себе печень.
Его с почетом проводили на пенсию. Коллеги скинулись и подарили уважаемому Глебу Аркадьевичу элегантную трость вместо больничной палки. С этой штукой Звоницкому предстояло «шагать по жизни» до конца своих дней. Он, конечно, вежливо поблагодарил коллег, но трость возненавидел с первого взгляда и навсегда. Ему было сорок пять. Перед злосчастным происшествием Звоницкий находился на взлете карьерного роста и не собирался останавливаться на достигнутом. Теперь на всех его планах можно было поставить жирный крест.
С личной жизнью тоже складывалось не очень. С женой Глеб развелся за год до теракта и ничуть об этом не жалел. Людмила – далеко не Флоренс Найтингейл, знаменитая медицинская сестра. Она не собиралась сидеть у постели больного, а уж муж-инвалид, пенсионер по состоянию здоровья ей был и вовсе ни к чему – не укладывался в ее персональный «жизненный план».
Этот самый «жизненный план», где все было рассчитано, все предусмотрено – от важного вплоть до самых незначительных мелочей, – Людмила предъявила Глебу еще на втором свидании.
Юный Звоницкий был тогда потрясен: во времена «позднего совка» никто из родных и знакомых ничего не планировал, исключая выезд всей семьей на дачу на посадку картошки. А эта девушка с точеным профилем и прической «пони-тэйл», в просторечии «конский хвост», уже точно знала, что диссертацию она защитит к тридцати, а ребенка родит в тридцать два. На сорок лет планировалось, кажется, первое протезирование зубов…
Подобная целеустремленность была редкостью в те сонные, «беззубые» времена. Собственно, во многом юный Звоницкий влюбился в свою будущую жену именно из-за этого «плана». Сам он был порядочным раздолбаем, и если бы его тогда спросили, чего он хочет от жизни, честно бы ответил, что не имеет ни малейшего понятия. Глеб успел закончить два курса ветеринарной академии, писал стихи в толстую тетрадку, бренчал на гитаре и увлекался бардовской песней.