Полукровки
Шрифт:
Мы выехали с парковки мотеля, нашли высокое место, чтобы Даррен заглушил двигатель.
Он встал с кресла, стоя одной ногой на рокер-панели, вертя головой. Прислушиваясь к городу.
Я
– Там, – сказал он, кивая в сторону охотничьего загона, выглядевшего как заброшенные здания, – собаки.
Если ты вервольф, ты говоришь слово «собаки» так, словно выплевываешь твердую макаронину.
Я посмотрел на Даррена, желая задать вопрос, но мы уже ехали.
Он так и не надел рубашку. Вервольфы не носят рубашек, даже в январе в северном Техасе.
– Они все ждут, что она снова займется своим делом, – сказал Даррен, медленно проезжая по узким улицам. – Но она бежит прямиком отсюда, верно? На всех четырех, я ее знаю.
Я смотрел вперед и вбок и в зеркало заднего обзора.
– Что с ней не так? – сказал я, затем мне пришлось прищуриться из-за света, заполнившего мое зеркало.
Служба отлова бездомных животных с низким плоским прожектором, крутившимся над кабиной. Ни звука. Просто едет.
Даррен дал фургону проехать, затем пристроился за ним.
– Тридцать минут или меньше, верно? – сказал он, отключив фары LeSabre.
Я не сразу понял – этот собаколов подставлялся. Суматохе, которую устраивает Либби, но на самом деле самой Либби.
Она, должно быть, голодна.
Последние два квартала мы прошли пешком.
– Ты собираешься… ты знаешь? – спросил я. Я был готов подхватить его брюки, если он обратится. Это были его единственные брюки.
– Это город, – сказал он в ответ.
– Для нее тоже, – ответил я.
Первая собака, которую мы нашли, издыхала. Ее кишки тянулись за ней фута на три.
– Оно стоило того? – сказал Даррен собаке и покачал головой.
Я оглянулся на собаку. Ее язык вывалился на цемент. Муравьи уже суетились в ее пасти. Я думал, они вылезают только днем, но, наверное, это были ночные муравьи. Может, просто никто их не видит.
Второй пес был сенбернаром.
Голова его валялась в канаве, туловище на чьем-то пороге.
Конец ознакомительного фрагмента.