Полутьма
Шрифт:
Другой разговор, что я не понимала, что я тут делаю. Предупредить? А как им это поможет. Забрать к себе? У меня одна тесная кровать, занятая вампиром, и кухня метр на метр. Кажется, что просто шла сюда лишь затем, чтобы идти. В итоге, не придумав ничего лучше, шаркая, прохожу на кухню, щелкая кнопкой чайника.
Наверное, мне стоит остаться с ними. В конце концов, вдвоем с Дашкой мы хотя бы сможем удержать Марину от какой-нибудь глупости. Нам хватит нервов не открыть дверь. Не пригласить. От того, что только что сознательно решила, что могу пожертвовать
Я не размениваюсь жизнями.
Эмоциональные качели доводят до того, что от звука кипения воды я подпрыгиваю со стула, тяжело дыша. Щелчок. Уже прошло столько времени, что чайник вскипел? Оперевшись рукой на столешницу, тру переносицу. Так себе из меня теперь противник. Раньше тоже, но теперь особенно. Как я собираюсь ловить его? Хлебные крошки на столе двигаются от резкого порыва ветра, а до носа доносится запах вина.
Почему-то сегодня для меня оно пахнет кровью.
— На тебе лица нет, — тихо шепчет Дашка.
Подтянув к себе ноги, я кладу голову на колени и закрываю глаза. Не услышала ее. Не поняла, когда девушка проснулась и прошлепала на кухню. А может, она даже умылась. На место решительности вдруг темным облаком надвигалось отчаяние. Как сломанная марионетка поймает кукловода?
— Как там наш секс? — пританцовывая по вздувшемуся ленолиуму в тапочках цвета бешеного поросенка, моя блондинка встает на цыпочки, вытягивая с полки Маринки две кружки.
— В строю, — выдавливаю из себя, понимая, что во рту вновь Сахара и скоро, видимо, начнут срать верблюды.
Дашка кивает, напевая что-то про половины и черт знает что. Тонкие пальцы обхватывают чайник, а мне вдруг ее движение кажется резким. Сжав виски, часто моргаю, приглядываясь ближе. Нет, все та же Дашка с ее плавностью и грацией. И почему-то именно сейчас я решаю послать к чертям все «секретно».
— Он вампир, — слишком спокойно говорю я, — теперь я работаю с ним.
Чайник слишком резко касается поверхности стола. Кипяток вылетает из носика и лужей растекается в миллиметррах от пальцев подруги. Но она не видит этого. Сейчас она смотрит четко мне в глаза, пытаясь найти там что-то. Не знаю что. Но я вижу неприкрытое беспокойство.
— Мать, — тихо произносит она, а горло на тонкой шее дергается, — ты точно, — ровные белые зубы захватывают губу, а я неожиданно для себя усмехаюсь.
— Он жив, — хриплю я, теряя последние силы.
Чайник с грохотом летит на пол, а кипяток заливает Дашке ноги. А она словно не чувствует. Бешено расширенные глаза и рот, открытый в беззвучном крике. Она стоит в кипятке и смотрит на меня. Ее пальцы дрожат, а я вижу, как стремительно краснеет тонкая кожа подъема над тапочками. Рванув вперед, хватаю тонкую кисть и тяну на себя со всех сил.
Мы сидим в тишине. Просто слушаем секундную стрелку, наблюдая за тонкой полоской рассвета. Не знаю, о чем думает Дашка, но ее пальцы крепко сплетены с моими. Муха с завидным упорством берет амплитуду шире и с боевым жужжанием врезается в окно. Сто шестьдесят третий раз.
Подруга следит за моим взглядом недоуменно, с опаской, а я точно знаю.
Никакой мухи здесь нет.
— Мать, а давай к Леопольду, м? — выдавив из себя улыбку, смотрит из-под пушистых ресниц.
— От алкоголизма он меня не вылечил, из депрессии не достал, болезненные воспоминания пережить не помог, — сухо констатирую я работу своего психотерапевта, — только транквилизаторы выписал, от которых голова квадратная и сознание путается.
— Просто сейчас, — голос Дашки срывается на высокие ноты, и она отворачивается слишком быстро.
Кончик ее длинного хвоста практически достает до моего лица в движении. А я знаю, что она хочет сказать. Потому что сама говорила это тысячу раз. Постоянно. Только тогда с гордостью и уверенностью. А сейчас. Сейчас я точно знала, что Сима умерла в тех цепях, а ее душа попала в вечный ад с вампирами и противостоянием против них.
— Если я ошибусь снова, — киваю я, чувствуя, как смешок вырывается наружу, — да, Даш. Именно так. В руках вампира-убийцы и недобитой психички судьба почти человечества.
— Тогда давай поднимай свою задницу и шуруй к красавчику! — вдруг зло шипит подруга, подскакивая на ноги. — Ты слышишь меня? Поднимайся и иди!
— Даш, — тихо говорю я, но она не слышит.
Поддаюсь, опираясь свободной рукой на стол, и поднимаюсь, обретая свою ставшую привычной опору. Но Даша не унимается. Она тащит меня к зеркалу, чуть ли не лицом вбивая в него. А я вижу там лишь ее.
— Нет, туда смотри! — ее пальцы хватают мой подбородок и заставляют взглянуть на собственное отражение. — Вот! Ты видишь ее? — Ее мизинец ударяет в отражение, а я, тяжело вздохнув, киваю. — Нет, ни хрена не видишь. Смотри, говорю!
Закатив глаза, все же поддаюсь.
— Скажи мне, кого ты видишь? — говорит Даша голосом Тонни Роббинса местного разлива.
Почему я поддаюсь? Словно цепляясь в ее слова, я вдруг впиваюсь в изображение глазами. Словно я сама хочу найти там что-то. Достать. Выкопать из глубин себя. Ту, что не боялась. Умела побеждать. Слой за слоем я вбиваюсь вглубь отражения, раздирая его, вытрясая. Выбивая, будто старый ковер. Я ищу. Я действительно старательно ищу. Словно от этого зависит, буду ли я дышать в следующую секунду. И…
Я действительно не дышу.
Это становится игрой на выживание. Мозг стоит перед выбором. Найти лучшую версию себя. Нет, не стать старой. Просто. Вытащить искру и поджечь факел, чтобы осветить дорогу в новую жизнь. Прямо сейчас я слишком устала плутать во тьме. Кажется, мое лицо покраснело, когда я вцепилась пальцами в зеркало, оставляя жирные грязные пятна от кожи на его поверхности.
Я же есть там.
Новая я.
Которая в состоянии держать свое сознание в узде. Которая не испугается вновь. Нет, я снова пойду до конца. Буду выгрызать свою жизнь обратно. Если придется — вырывать пальцами. Зубами. Без разницы.