Полынь Половецкого поля
Шрифт:
Оказывается, европейцы в ту пору ели руками, они не знали столовых приборов, которыми пользовались степняки. Так кто же ел «по-звериному»? Вопрос открытый.
Или другой пример из истории народов. Когда европейцы впервые попали на Дальний Восток, то были поражены уродством его желтокожих жителей. Капитан одного из судов так и написал в дневнике. А аборигены в своих историях сообщали уже об уродстве белокожих пришельцев, «от ужасного вида которых хотелось упасть в обморок».
Подобные примеры (их очень много) убеждают: все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо.
Вот почему историку сложно быть объективным в оценках другой жизни, вот почему лучше избегать оценок — чтобы не попасть впросак! Но как это сделать? Конечно, субъективен и автор этих строк — ровно настолько же, насколько субъективен был римлянин, искренне написавший об уродстве степняков.
«Явно не красавец», — сказали бы и степняки о Марцеллине. И были бы правы. Например, император Юлиан (331–363) считался в Византии явным красавцем. Его густую бороду, как пеплом, покрывали вши… Бесспорно, красота — вещь очень неоднозначная.
Сообщения Марцеллина об оружии кипчаков подтверждают находки археологов. Но не знаю, как тут обойтись без эмоций?
Шашка, конечно, не нуждается в оценках, ее достоинство перед тяжелым мечом очевидно: всадник рубит быстрее, чем пеший соперник мечом. А чтобы удар шашкой был резче, придумали стремена — опору для ног.
Любимым оружием у кипчаков был лук. Степняки стреляли великолепно. Луки различались по форме и по размеру. Воин сам прилаживал оружие «под свою руку». Обильную пищу для исследований дают наконечники стрел, они тоже были разнообразными: с трехлопастными головками, гарпунного типа, «свистящие» — с отверстием сбоку.
Лук степняка вошел в историю мирового оружия как «лук тюркского типа». Это — тяжелый лук, по европейскому наименованию. До полутора метров его размер. Чтобы выстрелить, требовалась сила. Зато стрела пробивала бронзовые доспехи неприятеля как яичную скорлупу… А тут как обойтись без эмоций? Не знаю.
Вооружение, приемы боя, атаки и отступления — вечная тема в изучении степной культуры. Постоянные войны, с которыми сроднился народ, требовали нового вооружения, и умелые кипчакские ремесленники не сидели без дела.
В Дешт-и-Кипчаке имелись города, куда запрещали приезжать иностранцам. Один из них, нынешняя Тула, назывался Толу (по-тюркски «полный», «колчан, набитый стрелами») или Толум (вооружение), в нем с V века жили кузнецы-оружейники. Город возник в районе реки Оки, там, где обнаружили железную руду. Такой же город был около нынешнего Белгорода. Существовали и другие, потому что кузнечное ремесло шло с Алтая вместе с тюрками по всей Евразии.
Мудрые правители были у кипчаков, прозорливые. Они создали сильную страну, с которой в IV веке познакомился европейский мир. Были в той стране будни и праздники, о которых европейцы не слыхивали.
Аттила, например, любил устраивать царские охоты, на них приглашались избранные, а участвовали — единицы. Охотились на конях. Медведей, кабанов, оленей били на скаку булавами или секирами. Собак на такой охоте не признавали — нечистое животное. Но больше всего поразила европейцев соколиная охота.
Сок-кол — по-тюркски «навести руку», беркут — «принеси добычу». «Навещающие руку» птицы на глазах удивленных греков творили чудеса. Тонким своим чутьем они выискивали уток, журавлей, поднимали их и накрывали влет. А потом возвращались на добрую руку хозяина.
А разве не заставляла содрогнуться слабонервных любимая забава кипчаков — медвежий бой? На огороженное место выпускали дикого медведя, и к нему выходил удалец с ножом в руке или рогатиной. В мгновение броска требовалось осадить зверя железом. Одним ударом, в самое сердце, чтобы собравшийся народ смог приветствовать победителя.
Так закалялись кипчакские воины! Так они забавляли себя.
За великую честь почиталось участие в кулачном бою, не каждого допускали к этой забаве. Бились себе в утеху. Начинали бой мальчишки, до первой крови. За ними сходились парни постарше, парами или стенка на стенку. И лишь потом, согревшись зрелищем, поднимались истинные бойцы. Упаси Бог, если кто-то нарушит священные правила кулачного боя, — не тешить ему больше себя никогда. За это и убить могли тут же, на месте.
Может быть, и не стоило бы столь подробно описывать быт царя Аттилы и его окружения, если бы читателю были известны хоть какие-то подробности о нем.
Пусть сегодняшние кипчаки видят и знают: не «дикарями-кочевниками» были их предки. Кочевниками были другие, те, которые позже вычеркнули степняков не только из истории России, но и из их же собственной истории.
Вот и стала Степь «проходным двором», сборищем дикарей и уголовников.
Аттила олицетворял собою Дешт-и-Кипчак, он тоже погиб из-за излишней доверчивости.
Кто была та красавица по имени Ильдико, на которую положил взгляд любвеобильный Аттила? Либо красавицу подослали римляне, либо действительно на все воля Неба. Словом, полководец в 453 году влюбился. А любовь не бывает без пира, без сладкой ночи.
Вот что пишет по этому поводу Иордан: «Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения… он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю».
Сколько радости принесла смерть Аттилы врагам! Каждая буква Иордана дышит счастьем. А императору Маркиану в далеком Константинополе явилось в ту трагическую ночь видение. Император якобы увидел во сне сломанный лук Аттилы… Удивительные бывают стечения обстоятельств! Но, зная о прежних попытках покушения на Аттилу, в них почему-то не верится.
Законное сомнение. Иордан не сумел или не пожелал скрыть всеобщего ликования: «Настолько страшен был Аттила для великих империй, что смерть его была явлена свыше взамен дара царствующим…». Жестокое признание — читается через зеркало. Аттилу боялись, и даже трагедию его восприняли как дар.