Полыновский улей
Шрифт:
Утром об исчезнувшей подводе говорила вся застава. Приходили городовые. Упоминалось имя Пецы. Но это были лишь догадки. Ребята не оставили никаких следов и крепко держали язык за зубами.
Зато, закрывшись в темном сарае, они с гордостью вспоминали свою проделку, которую Пеца важно назвал операцией номер один.
История второй операции началась с Венькиного зуба.
Два дня мучался парень. Зуб ныл не переставая. В сарае Венька появился с распухшей щекой и в очень плохом настроении. Он даже отказался идти на заводскую свалку за гранатами. Ребята
Произошло это накануне получки. У матери не было ни гроша. Но она не вынесла Венькиного завывания: нахлобучила на голову сына старенькую шапку, засунула его руки в рукава пальтишка и потащила к врачу.
Зубной врач Блюминау жил на проспекте. Большая бронзовая табличка у парадного входа извещала, что его кабинет находится на третьем этаже в квартире № 12. Надпись была сделана крупными красивыми буквами.
Мать знала, что деньги нужно платить вперед. Но она надеялась, что врач согласится подождать до получки и выдернет зуб в долг. «Ведь человек же он! Поймет! — успокаивала она себя. — Расписку могу дать».
А Венька отрывисто мычал и, держась за мамкину руку, вслепую брел по улице, не видя ни домов, ни друзей, которые, сочувственно переговариваясь, шагали поодаль. Он не чуял ног, когда поднимался по лестнице, не слышал, какой разговор произошел между матерью и врачом, холодно принявшим их в просторной прихожей с круглым полированным столом. «Скорей бы! Скорей!» — думал Венька, отчаянно мотая головой. Но врач не спешил.
—Ну и приходите после получки, — спокойно сказал он. — Деньги будут — милости просим!
И опять, как в тумане, промелькнули перед Венькиными глазами улица, кнутиковский дом, дверь квартиры, обитая рваным одеялом. В голове прояснилось только тогда, когда вернулся с работы отец.
—Открой рот! — услышал Венька и увидел в правой руке отца щипцы для сахара.
В нижней челюсти что-то затрещало, оборвалось, и боль волнами стала откатываться прочь...
Утром Венька, небрежно сплевывая розовой слюной, вошел в сарай.
—Порядок! — сказал он. — Батя мигом вылечил!.. Теперь могу на свалку податься. Вы ходили?
—Что свалка! — ответил Пеца. — Дело есть: доктора лечить будем!
—Какого доктора?
—Твоего! Который вчера выгнал вас с мамкой!.. Шкура!..
—Таких надо вот так! — сказал Витька-Дамочка, надул левую щеку, щелкнул по ней пальцем и одновременно открыл рот. Раздался звук, похожий на револьверный выстрел.
—Патроны еще тратить! — возразил Венька. — Просто надо отнять у него все деньги — он от жадности сохнуть станет! Скрючится, как собака, и сам подохнет!
—Деньги вообще надо отменить! — категорически заявил Пеца. — От них вся беда! У кого есть, тот нос задирает, а у кого нет, тот как нищий.
—Правильно! — поддержал его Венька. — Батя мне сказал: «Были бы у меня деньги, — внес бы заранее штраф, а потом пошел бы и набил зубодеру морду!»
—А что бы ты сделал, если бы у тебя появилось много-много денег? — спросил Витька-Дамочка, и его брови изогнулись, как два вопросительных знака.
—Я бы открыл зубную больницу и таскал бы всем рабочим зубы бесплатно! — ответил Венька.
Пеца остался сторонником полного уничтожения денег.
—Я бы всех их скупил; бумажные сжег, а мелочь бы — в Неву!..
Врач Блюминау, как всегда, встал в десятом часу. Горничная подала ему кофе. Он не торопясь позавтракал и, поджидая первых пациентов, принялся за утренние газеты.
Прошел час. Газеты были просмотрены и отложены в сторону, но посетители не появлялись, хотя обычно большинство больных приходило с утра.
Немного раздосадованный, врач прошел в кабинет, перебрал инструменты, заправил спиртовку и все больше и больше удивлялся: что за убыточный день!
Наконец звякнул колокольчик. Блюминау поспешил в прихожую, обрадованно потирая руки. Когда врач не был занят с больным, он открывал сам. Блюминау принял полную внутреннего достоинства позу и торжественно распахнул дверь.
На лестнице никого не было. Врач постоял секунду в той же позе, потом шагнул за порог. Никого! Пожав недоуменно плечами, он закрыл дверь и вернулся в кабинет.
Минут через десять снова раздался звонок. И в точности повторилась прежняя история.
Выдержки у врача хватило на три раза, а на четвертый он уже не принимал величественной позы. Когда зазвонил колокольчик, он бросился к двери с гневным лицом, выскочил на площадку и успел услышать доносившийся снизу топот: кто-то поспешно сбегал по лестнице.
Блюминау вызвал горничную, приказал сходить к дворнику и сказать, что кто-то хулиганит у дверей.
Горничная вернулась с листом серой бумаги.
—Барин, — сказала она, — дворник обещал покараулить, а это я сняла с вашей вывески...
Горничная протянула врачу бумагу. С одной стороны она была вымазана вместо клея жеваным хлебом, а на другой виднелась надпись: «Врач не принимает».
—Это... неслыханно! — пробормотал Блюминау. — Это...
Его прервал колокольчик. Врач схватил со стола круглую палку, к которой прикреплялись свежие газеты, и ринулся к двери, но одумался. Ведь это мог быть пациент! Швырнув палку обратно, Блюминау одернул пиджак и открыл дверь. Пусто!
—Ну подожди, мерзавец! — прохрипел он, на цыпочках прокрался к столу, сверкнул глазами на растерявшуюся горничную, взял палку, так же на цыпочках возвратился к двери и встал, готовый по первому звонку выбежать на лестницу и обрушиться на хулигана.
Ждать нового звонка пришлось довольно долго. Наконец врач услышал легкие шаги. Ближе... Ближе... Колокольчик дернулся! Блюминау распахнул дверь и замахнулся...
За дверью стояла женщина. Она испуганно попятилась, приподняв к лицу обе руки. Врач узнал в ней жену богатого лавочника Голубова.