Полыновский улей
Шрифт:
Лектор еще пытался говорить что-то, но его уже не слушали. Вера в бабку Мотрю не только не поколебалась, но даже окрепла.
Вот у этой старухи и поселился Захарка — сын убитого кулака. Два дня мальчишка лежал на печи и хмуро смотрел в потолок, по которому сновали рыжие и черные тараканы. Бабка не тревожила его: молча подавала на печь миску с едой и краюху хлеба. На третий день она привела в избу покупателей богатого Захаркиного наследства, усадила их за стол, крикнула:
— Захарка! Слазь! Слово твое требуется...
Захарка слез.
— Продаем добро, твоим батькой, а моим двоюродным братцем нажитое... Подтверди, что согласив твое имеется.
Захарка неопределенно махнул рукой, но его заставили взять карандаш и нацарапать свою фамилию на бумаге,
— Та-а-ак! — удовлетворенно протянул один из покупателей. — Конец делу.
У мальчика слезы брызнули из глаз. Он прыгнул обратно на печку и с головой укрылся полушубком. Ему не было жалко ни дома, ни скотины, ни утвари. Слезы лились потому, что он почувствовал бесконечное одиночество.
Захарка почти не показывался на улице. После того, как разобрали и увезли его дом, односельчане и думать о мальчике перестали. Только председатель колхоза, посылая плотников ремонтировать скотный двор, обругал убитого кулака и невольно вспомнил про существование Захарки. Мальчишка, как невидимая заноза, беспокоил его. «Осатанел небось от злости! — думал председатель. — Возьмет да и подпустит куда-нибудь красного петуха!»
Но под этой думкой скрывалась другая, более глубокая и человечная. Понимал председатель, что жизнь у Захарки не сладкая, и ему было жаль мальчика. Разве он виноват, что родился в семье кулака? За что ему мучиться? Вырос бы — человеком стал, а у бабки Мотри человеком не вырастет...
Шел как-то председатель мимо избы-читальни, увидел на крыльце гурьбу мальчишек, и опять вспомнился ему Захарка.
Мальчишки были увлечены важным делом. Нетерпеливо теребя красные пионерские галстуки, они смотрели на Никиту Храпова, который сидел на верхней ступеньке и говорил, водя пальцем по журналу:
— Вторая буква «ры» и последняя «ры»... А всего семь букв. Тягач для сельскохозяйственных машин... Ну?
— Тягач — это который тянет? — спросил Васька Дроздов и, получив утвердительный ответ, радостно воскликнул: — Рысак!
— Глухой ты, что ли! — рассердился Никита. — Последняя буква «ры»! Понял?
— Мерин! — крикнул кто-то.
— Сам ты мерин! — отрезал Никита.
Председатель колхоза не вытерпел, расхохотался и подошел к ребятам.
— Тягач — это машина такая, — сказал он. — Называется трактор. Вот вам вторая «ры» и последняя «ры»... Скоро трактор у нас будет. Он заменит всех рысаков и меринов... Что там еще в нашем кроссворде не разгадано?
— Кроссворд весь! — ответил Никита. — А вот тут еще ходом коня задачка! Написано: «Прочти и запомни на всю жизнь». Что-то, видать, важное, а мы никак не осилим. Прочли два слова: «Человек человеку...», а дальше никак!
— Ну-ка, дай!
Председатель взял журнал, подумал, но не над задачей, а над тем, как бы половчее использовать подвернувшийся случай, и сказал:
— Здесь написано золотое правило: «Человек человеку — друг»! Верно, здорово?
— А чего здорового? — разочарованно спросил Никита. — У нас всегда так! Все друзья!
— Ну-у? — удивился председатель. — Значит, тишь да гладь? Никого не обижаете, никого не забываете?
— Никого!
— А Захарку?
—Так он же не человек! — возразил Никита.
Ребята повскакали со ступенек и закричали на разные голоса:
— Вражина!
— Кулак!
— Поджигатель!
— Тпр-р-р-у-у! — шутливо, но властно одернул ребят председатель. — Что он поджег?
— Коровник!
— Ничего подобного! Коровник поджег его отец! Захарка никакой не кулак. Живет, как нищий, у бабки из милости. А вражина... Кому он навредил? Ну-ка скажите! И к тому же, если хотите знать, он пионер!
Ребята опять взорвались.
— Тпрру! — еще раз осадил их председатель. — В прошлом году вы его принимали в пионеры? Принимали! А исключали? Не-ет!
— Он сам исключился! — продолжал горячиться Никита. — Один день галстук носил, а на второй скинул!
Председатель прищурился.
— Тебе часто дома выволочку дают? — спросил он у Никиты.
— Не... не очень, — неуверенно ответил тот.
— А вот драли бы, как Захарку, вожжами до одури, небось и ты бы галстук скинул!
— Ни в жисть! — угрюмо и зло сказал Никита. — Хоть убей! Хоть жги!
Председатель не ожидал такого отпора.
— Молодец! — примирительно сказал он. — А Захарка послабже был — сдался, упал духом... Вот ты и помоги ему подняться! Упавшего легко топтать... У Мотри он так на карачках и останется, пока его совсем не затопчут!.. Поберегите парня! Журнал-то недаром пишет: «Человек человеку — друг!»
Оттаивал Захарка медленно. Стал выходить на двор, колол старухе дрова, носил их в избу, таскал ведра с водой. А в глазах таилась все та же тоскливая пустота.
Он не удивился и не испугался, когда во двор неожиданно ввалилась ватага деревенских мальчишек, во главе с Никитой Храповым. Захарка отложил топор, посмотрел на них, вздохнул, покорный судьбе, и подумал: «Бить будут... Ну и пусть! Хоть бы совсем затюкали...»
— Куда галстук девал? — грубовато спросил Никита.
— Бей уж! Чего там разговаривать! — ответил Захарка и снова вздохнул, хлюпнув носом.
— Сопли потом распустишь! — крикнул Никита. — Отвечай, что спрашивают!
— Спрятал...
— Где?
— В дупле...
— Врешь!
— Не вру...
— Неужто сохранил? — спросил Никита.
— Сохранил... Месяц назад бегал — лежит целехонек в банке из-под чая... И крышка даже не поржавела... Дупло-то глубокое — дождь не заливает... сухо...
Никита посмотрел на мальчишек и, повелительно махнув рукой, сказал: