Полыновский улей
Шрифт:
— И-и-т!.. И-и-т!..
— Хватит вам! Вылазьте! — крикнул Тит и пошел к каменному завалу.
Оттуда еще раз пальнули из ружья и опять между обломков гранита поднялось голубоватое облачко. Это уже не было похоже ни на шутку, ни на игру. С оружием ребята баловались редко.
Ничего не понимая, Тит бросился бежать к завалу, откуда разноголосо долетало:
— Ти-ит! Сюда! Ти-и-ит!..
Осыпая мелкие обломки камней, Тит забрался на высокую насыпь. Теперь голоса слышались отчетливее.
— Где вы?
— Здесь! Зде-есь! — раздалось снизу.
Потом Тит услышал голос Олега.
—
— Нет... Но где же вы?
Под камнями опять зашумели, и голос Олега произнес:
— Нас завалило... Попробуй скинуть верхние камни! Щель будет побольше — тогда поговорим...
Только тут Тит сообразил, какое произошло несчастье.
— Все целы? — испуганно заорал он.
— Все! Одного Лаврушки нет... Он ногу сломал... В тайге остался... у реки.
— А Костя? — спросил Тит и даже прильнул ухом к камням, чтобы лучше слышать.
— Костя здесь.
— Бро... бросил... Лаврушку?
— Да откапывай!.. Потом расскажем!
Куски гранита покатились вниз один за другим. Отворотив большую угловатую глыбу, Тит увидел темную щель шириной в две ладони. Сквозь нее смотрели снизу серьезные, строгие глаза Олега.
— Сейчас, сейчас! — заторопился Тит, хватаясь за очередной камень. — Сейчас освобожу вас!
— Хватит! — остановил его Олег. — Больше ты ничего не сделаешь — под тобой огромная плита. Она весь ход загородила — не сдвинешь!
— Как же вы выйдете?
— Пока не знаю... Но дело не в этом. Мы тут всю ночь решали, как быть. Самое лучшее — это послать тебя на прииск. Мы б неделю продержались. Но Лаврушка... Он двинуться не может! Его и на день нельзя оставлять! Иди к нему — кормить его надо, поить, за ногой смотреть.
— А вы?
— Что мы... мы здоровы... Ты нам воды набери во все фляги и принеси дров. Сала у нас дня на три хватит. Сегодня у нас пятый день похода... Еще пять дней, а там нас найдут быстро. Главное, Лаврушку береги!.. Стой! Ребята на тебя посмотреть хотят, за штаны меня дергают!.. А дядя твой где-то здесь жил! Это точно!..
Глаза Олега исчезли. Вместо них в щели показался веснушчатый нос Кости. Он не был так спокоен, как Олег.
— Ты иди... — сбиваясь, заговорил он. — И быстрей! Он один!.. Ты найдешь его?.. Найдешь ведь?
— Найду! — успокоил его Тит.
— У самой реки! Там еще залом — вода шумит!..
У щели побывали Люба, Наташа, Марина и двое других ребят. Марина передала Титу пакетик с лекарствами и бинты.
— На каждой коробочке написано — от чего: от жара, от головы, — объяснила она. — В бутылочке йод. А ногу обязательно перебинтуй с глиной!
— Это как? — не понял Тит.
— А так! Между лубков положи чистой глины. Много-много, чтобы слой был сантиметра в три И забинтуй туго. Глина подсохнет — и будет вроде гипса. Только смотри, чтобы нога была прямой!..
Оставшись один, Лаврушка лежал на солнцепеке. Боль будто чуточку утихла, но его знобило. Ему хотелось, чтобы солнце жгло еще горячее. Время от времени он переворачивал на песке спички.
Когда поднялся ветер и над урманом затемнела туча, Лаврушка засунул все еще влажные спички и коробок под рубаху, перевернулся на живот и, волоча занемевшую ногу, отполз под пихту. Его мутило. Озноб усиливался. Он чувствовал, что тело пылает, но ему было холодно. Лаврушка попытался подсчитать, через сколько часов Костя сможет вернуться с ребятами. Но мысли путались, ноющая боль мешала думать. Он перестал высчитывать часы и километры, зная, что товарищей подгонять не надо: они сделают все, чтобы прийти как можно быстрее. «Намучаются они со мной! — подумал Лаврушка, представив, как его понесут по тайге на носилках. — Угораздило же меня!..»
Гроза свирепствовала около часу. А Лаврушке показалось, что прошли сутки. С пихты, под которой он лежал, лило, как из ведра. Он промок до нитки. Его лихорадило, боль растекалась по всему телу. Минутами он терял сознание, а к ночи начал бредить. Но где-то в глубине еще теплилась искорка разума, и Лаврушка понимал, что все это болезненный вздор. Только один раз он принял бред за действительность. Ему показалось, что из-за деревьев вышел Костя с большой охапкой хвороста. Лаврушка отчетливо видел и слышал, как Костя подошел, бросил рядом с ним хворост и сказал:
— Ну что же ты? Давай спички! Зажигай — погреемся!
Лаврушка полез за пазуху и вытащил пястку слипшихся спичек.
— Не сохранил! — презрительно произнес Костя. — Эх ты! И нога у тебя не сломана! Притворяешься!
Лаврушка обиженно приподнялся — и все пропало: и Костя, и хворост. Только спички остались в руке. Лаврушка пощупал в темноте головки. Вместо них под пальцами была мокрая кашица, попахивавшая серой. Он отбросил их в сторону и снова лег на спину. Холода он больше не чувствовал.
В другой раз ему показалось, что наступило утро. Лаврушка открыл глаза и увидел солнце и Тита Кедрова, который бежал к нему, радостно махая руками. «Шалишь! — подумал Лаврушка. — Опять чудится!» Он застонал, закрыл глаза и поверил, что это не бред, только тогда, когда Тит положил его голову себе на колени и чем-то влажным и холодным вытер пылающий лоб.
Олег сидеть без дела не мог. Как только в каменном мешке, в котором очутился отряд, запылал костер и девочки наполнили водой котелки, чтобы приготовить завтрак из сала и муки, он пошел осматривать пещеру. Отряд пробыл здесь уже много часов, но ребята ни на шаг не отходили от завала, перегородившего выход. Тьма стояла кромешная, а спичек имелось только три коробка. Олег не разрешил их трогать. Зато теперь, когда загорелся костер, света хватало.
Пламя осветило мрачные серые своды и массивную двухметровую гранитную плиту, которая во время грозы рухнула вниз и закрыла выход. Дым тянуло в щель между плитой и сводом пещеры. Сзади метрах в семи возвышалась глухая стена. Вот и все, что мог увидеть Олег.
Пионеры молчали. Страха они не испытывали, но и радости было мало. Все занимались своим делом. Мальчишки рубили сучья, заготовленные Титом и с трудом просунутые сквозь щель. Девочки месили тесто для лепешек.
Олег выбрал палку посуше, запалил ее и пошел в тупик. Когда он вплотную приблизился к стене, сердце у него забилось учащенно. В конце пещеры у самого пола чернел лаз. Олег сунул туда горящую палку и увидел, что лаз недлинный — каких-нибудь полметра, а там пещера опять расширялась.