Полюбить Монстра

Драч Маша

— Он сейчас в ванной.

Крепко закрыв глаза, я мысленно кричала на саму себя, приказывая не представлять то, как Оля вероятно сейчас нежилась в кровати моего уже почти бывшего мужа. Но боль всё равно жгла. Обычная человеческая боль, вызванная предательством. Именно оно было самым сильным. Не сам факт, что член моего мужа множество раз побывал в моей родной старшей сестре. А то, что они оба дурачили меня.

Как знать, может, если бы я ничего и не узнала, Юра и Оля продолжали бы мне лгать.

— Передай, что я всё еще жду деньги. И Гор тоже их ждет. Если Юра не

хочет проблем, он должен поторопиться.

Всё это я произнесла на одном дыхании. Мне вдруг захотелось бросить телефон, забиться куда-нибудь в угол и пережить приступ очередной жалящей боли. Казалось, что вместо крови у меня по венам растеклась серная кислота. Я не понимала, почему родные люди могут быть настолько жестокими. Почему ради собственного комфорта они могут вот так запросто переступить через мои чувства?

— Марь, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Просто передай ему, что я звонила.

Я не могла и не хотела говорить с Олей. Меня и впрямь начинало подташнивать. Как только слышала ее голос, сразу же представляла, как она трахается с Юрой. Вынести такое слишком сложно.

— Марь, я беременна, — вдруг выпалила Оля.

Если еще секунду назад я думала, что больней и хуже быть не может, то теперь… Оказывается может. Еще как может. Меня словно тяжелым раскалённым молотом ударили прямо в солнечное сплетение.

Откуда-то из глубин сознания начала подниматься ревность. Черная и всепоглощающая ревность. Это была не женская ревность. А совсем другая. Она смешивалась со злостью и болью за Нанку. Сколько прошло времени с момента нашего с Юрой расставания? Полтора месяца? Два? Как иронично получится, если он зачал Оле ребенка прямо на кровати нашей дочери.

Нана часто плачет и просится к папе. У меня сердце превратилось в один сплошной сгусток боли за собственного ребенка. А Юра… Он… Где-то там себе живет. Олю к себе забрал и теперь она беременная.

— Поздравляю, — сухо произнесла я и с усилием заставила себя прекратить терзать зубами губы.

— У Юры сейчас непростой период, — начала Оля.

Я отчетливо помнила, что она никогда не рвалась становиться матерью. Всё хотела карьеру построить. А теперь она беременна. Этот факт всё еще не укладывался в моей голове. Она смелая и бойкая, но рядом с Юрой всегда старалась выглядеть слабой и хрупкой женщиной. И ей это удавалось. Он всегда соглашался ей помочь там, где нужна была грубая физическая сила.

Фрагмент за фрагментом у меня в голове собиралась общая картинка всей моей прошлой жизни. Я стеснялась своего невысокого роста, своих округлых бёдер и далеко не маленькой груди. Долгое время я никак не могла понять, откуда во мне возникли эти комплексы. Мама всегда внушала мне и Оле мысль, что мы красивые девочки. Отец всегда нами гордился. Да и Юра никогда меня не оскорблял. Только в последнее время, будто только недавно разглядел мою грудь, начал часто намекать, что уж слишком она у меня большая. Ему нравится маленькая и стоячая.

А сейчас мой мозг не в самый подходящий момент дал ответ на давно мучивший меня вопрос. Всё дело было именно в Оле. Она никогда ничего не говорила мне в лоб. Ее слова были завуалированы полунамёками. Например, что сейчас модно быть худой. Большая грудь привлекает ненужное внимание и лишает грации. И так далее.

Когда я была беременна Наной, Оля всё утверждала, что никогда в жизни не станет рожать. Потому что беременность и роды непременно испортят ее идеальную фигуру. Я родила Нану и довольно быстро вернулась в свою прежнюю форму. Даже стала еще чуть худее. Всё дело было в генетике. Правда, грудь стала больше, что совсем неудивительно, потому что я долго кормила Нану.

И именно в период кормления, Оля всё чаще и чаще заводила разговор о том, что мужчинам нравятся миниатюрные женщины. Миниатюрные во всём. Она свои слова отлично заворачивала в яркую обёртку, что вот так сразу я и не понимала, что к чему. А они, эти слова, всё равно незаметно откладывались где-то в глубине моего сознания.

Неосознанно я начала себя воспринимать на фоне утончённой сестры неловким и неповоротливым созданием. Я и сама могла справиться с любыми бытовыми проблемами. Я никогда не стремилась выглядеть беспомощной. Неконфликтная — это про меня. Любящая настолько, что даже дышать становится сложно — это про меня. Слепо верящая людям, тоже моя история. Но быть беспомощной… Нет. А Юре, видимо, нравилось играть своими мускулами.

— Нам с Наной не легче, — парировала я.

— Юра не может продолжить искать деньги. Я с родителями… немного поссорилась. Поэтому надеяться на их поддержку не могу. Ты должна нас понять.

— Понять? — вырвалось из меня нездорово-насмешливое. — Понять вас?! А как насчет меня и Наны? Как насчет наших проблем? — на душе мгновенно стало гадко и тяжело, но меня почему-то тянуло именно смеяться.

— Марь, ну ты ведь умная. Должна понять нас. Прости, что всё так получилось. Думаешь, я это специально сделала?

— Я не знаю: специально или нет. Меня это уже не волнует. Знаешь, что меня поражает больше всего? Твоя и его наглость! Юра опять струсил, да? Переложил на твои плечи этот разговор со мной? Замечательно! В этом весь он! Вы друг друга стоите. Оба наглые, подлые и двуличные создания. Живите. Плодитесь. Здоровья и удачи!

Я отняла телефон от уха и едва сдержалась, чтобы не разбить его, бросила на диван. Меня трясло. От злости и ненависти. Трясло так, что даже зубы начали стучать. Казалось, что я чувствую, как по каждому нерву мощными импульсами расходятся мои бешеные эмоции. Я не знала, сколько еще во мне осталось сил, чтобы выдерживать всё это. Как вообще мой рассудок еще не помутился?

Я расплакалась, спрятав лицо в ладонях. Они были влажными и горячими. Я устала плакать. Устала бороться с ноющей болью в груди. Устала от всего. Как только мне думалось, что я прихожу в себя, снова всё обнулялось.

Когда послышался щелчок дверного замка, я резко умолкла, а затем закашлялась, подавившись собственным всхлипом. Утерев слёзы, я вышла в коридор и увидела Гора. Одного.

— А где Анастасия? — спросила я, стараясь придать своему голосу привычной ровности.

— Она здесь больше не живет, — спокойно ответил Гор и разулся.