Ползуны по скалам
Шрифт:
Наконец наступила решительная минута. Всеми владела одна мысль: выдержит ли испытание их воздушный корабль?
Все трое стояли перед кучкой травы и шерсти, которую оставалось только поджечь.
Карл держал в руке пылающий факел. У Каспара в руках была толстая веревка, и он должен был удерживать шар от слишком быстрого подъема. А Оссару с дорожным мешком за плечами стоял у гондолы, готовый в нее вскочить.
Увы! Как обманчивы людские предположения! Самые точные расчеты иной раз оказываются ошибочными, а в данном случае не могло быть и речи о непредвиденной ошибке, ибо с самого начала Карл сомневался в успехе и теперь был скорее разочарован, чем обманут в своих
Оссару не суждено было сесть в плетеную корзину и совершить подъем на воздушном шаре.
Карл прикоснулся факелом к кучке рубленой травы и шерсти.
Вспыхнуло пламя, взвился дым, стебельки быстро обуглились; подбросили еще топлива - костер ярко разгорелся. Горячий воздух проникал в отверстие, раздувая мешок, который мало-помалу принимал шарообразную форму.
Еще миг - и шар дрогнул и стал метаться из стороны в сторону, как огромный раненый зверь. Он поднялся на несколько дюймов над землей, упал, снова взлетел, опять упал и продолжал подпрыгивать, но - увы!
– ему ни разу ни удалось поднять корзину хотя бы на высоту человеческого роста.
Карл снова и снова подбрасывал в костер рубленую траву и пучки шерсти, но все было напрасно. Шар был наполнен до отказа горячим воздухом, и, если бы они находились на уровне моря и оболочка была из более легкого материала, он мог бы взлететь на огромную высоту.
Итак, все их усилия оказались напрасными. Гигантский шар не мог подняться и на шесть футов над землей. Ему не поднять бы даже кошку - не то что человека. Словом, их постигла еще одна неудача, увеличив и без того длинный список горьких разочарований.
Более часа поддерживал Карл огонь в костре. Он даже пробовал жечь ветки смолистой сосны, надеясь, что сможет заставить шар подняться ввысь, но от этого не было никакого толку. Шар подпрыгивал, как и прежде, но упорно отказывался взлететь.
Наконец терпение истощилось, и, окончательно потеряв надежду, инженер отвернулся от аппарата, который стоил им таких огромных трудов. С минуту он стоял в нерешительности. Потом тяжело вздохнул, сожалея о потраченных даром усилиях, и медленно, с поникшей головой побрел прочь. Каспар вскоре последовал за братом, также испытывая жестокое разочарование.
Но Оссару расстался с надутым чудовищем по-другому. Подойдя к шару, он несколько секунд молча смотрел на него, словно скорбя о том, что ему пришлось так долго корпеть над ним понапрасну, и, выкрикнув фразу, означавшую: "Ни к черту не годен - ни на земле, ни в воде, ни в воздухе!", он с такой яростью пнул шар ногой, что туго натянутые шкурки лопнули по швам. Шикари гневно отвернулся и ушел, бросив бесполезную махину на произвол судьбы. Участь шара была весьма печальна. Не успели наши горе-воздухоплаватели отойти, как находившийся в нем воздух начал остывать, огромный шар стал морщиться, сжиматься и наконец грузно осел на сосновые угли, еще тлевшие под ним. В следующий миг просмоленные по швам шкурки, веревки и деревянные части вспыхнули, как солома. Пламя бурно взметнулось кверху; алые змеи поползли по шару и лизали его огненными языками, и, когда наши неудачники, стоя на пороге хижины, обернулись в его сторону, они увидели, что шар пылает, как огромный факел.
Случись этот пожар двумя часами раньше, это было бы для них величайшим несчастьем. Но теперь они взирали на пылающий шар так же равнодушно, как, по преданию, некогда взирал Нерон на пожар великого города, расположенного на семи холмах9.
Глава LIII
ПРИСТУП ОТЧАЯНИЯ
Кажется, за все время своего пребывания в этой "долине скорби" охотники еще ни разу не испытывали такого отчаяния, как в тот злополучный день, когда лопнул
Правда, это было не то отчаяние, какое овладевает человеком перед лицом надвигающейся на него неотвратимой гибели,- их жизни ничего не угрожало, и все же ими овладело горькое чувство. Они знали, что, быть может, проживут в этой долине так же долго, как прожили бы в любом другом месте земного шара. Но какую цену имеет такая жизнь? Ведь они навсегда отрезаны от мира людей, и им суждено влачить жалкое, одинокое существование.
Ни у кого из них не было ни малейшей склонности к отшельничеству. Никто из них не пожелал бы стать вторым Симеоном Столпником10. Вы, пожалуй, подумаете, что ревностно изучавшему природу Карлу было бы легче переносить такое уединение. Правда, у него были приятные спутники, с которыми не скоро соскучишься, но едва ли Карл стал бы уделять им много внимания, ибо человека, знающего, что он одинок в мире, и одинок навсегда, уже ничто не интересует: ни человеческая душа, ни книга природы.
Что до Каспара, то при одной мысли, что ему предстоит до конца дней прожить в этой долине, у него кровь холодела в жилах.
Оссару был опечален не менее своих товарищей по несчастью и вздыхал по своей бамбуковой хижине на жаркой равнине Индостана так же, как они по родному очагу в далекой Баварии.
Правда, их все же было трое, и это было огромное преимущество. Им мог бы позавидовать любой мореплаватель, потерпевший крушение и выброшенный на необитаемый остров. Они сознавали это и благодарили судьбу. У каждого было двое товарищей. Но у них невольно сжималось сердце, когда они думали о будущем: кто знает, быть может, недалек тот час, когда один из них покинет долину без помощи веревочной лестницы и воздушного шара, за ним другой, и последний останется в полном, безотрадном одиночестве...
В таких печальных размышлениях провели они этот вечер и весь следующий день. Они не замечали времени, и у них даже не было желания хоть что-нибудь приготовить себе на обед. Мысль отказывалась работать, и, казалось, их навсегда покинула энергия.
Но такое положение вещей не могло долго продолжаться. Как мы уже говорили, в душе человека таятся неисчерпаемые силы, и она способна возрождаться. Человек может оправиться после самого тяжелого удара. Иной раз кажется, что сердце его разбито, но пройдет время, затянутся глубокие сердечные раны, и вновь восстановится душевное равновесие. Закованный в цепи раб, узник в мрачной темнице, беглец, приютившийся на пустынном острове,- порой испытывают такую же яркую, живую радость, как царь, восседающий на троне, или победитель на своей триумфальной колеснице.
Не существует на земле счастья без примеси горечи, и, должно быть, не бывает безутешной печали.
Не прошло и двух дней после этого тяжелого потрясения, как все трое начали выходить из оцепенения: они снова почувствовали голод и жажду, ибо эти потребности всегда настойчиво заявляют о себе.
Карл первым вернулся к действительности.
Если им и не суждено выбраться из этой долины, рассуждал он, все же незачем предаваться отчаянию. Какой толк, если они будут мрачно сидеть целые дни напролет, как плакальщики на похоронах? Лучше вести деятельную жизнь, создать хорошие условия и питаться как следует, - ведь при некоторой изобретательности ничего не стоит добыть еду. Правда, перспектива не из веселых, но, если они будут постоянно заняты делом, им будет не до меланхолии.