Поминки
Шрифт:
— Пропустите-пропустите! — Семицвет втискивался в тесное про-странство у стола со стулом над головой. — Освободите место для де-тей и инвалидов!
— И кто из вас дите, а кто инвалид?
— Инвалид я! — объявил Семицвет. — Всегда был слаб на голову! Плесните чуток для профилактики обострения!
С трудом расчистили место. Костя похлопал себя по колену:
— Аньк, садись ко мне на одно полужопие, удобней будет.
— Еще чего! — немедленно окрысился Семицвет. — Размечтался! Ва-ши кони
В результате пришлось устроиться на коленях у Самоцвета. Она старалась не обращать внимания на руку, обнявшую ее талию — похо-же, он боялся, что она соскочит и убежит. Куда? Тут повернуться-то не-возможно — кругом локти и плечи. Семицвет налил себе, ей, Косте, со-седу слева, которого она не знала.
— Давайте. За Жеку.
Замахнув стакан, сосед повернулся к ней — громадный, и как только такой на броню взлазит…
— Это ты, значит, и есть соболевская Анька?
Она почувствовала, как напряглась рука Семицвета. Допив, акку-ратно поставила стакан и сказала безразлично:
— Анька-то я Анька. Только фамилия у меня другая.
Тот поспешно выставил здоровенную ладонь:
— Без обид! Я ничего такого…
— А раз ничего, — вставил Семицвет, — так за базаром следи! Анька у нас резкая, да и я не мягче.
Сосед с удивлением воззрился на него.
— Зема, да ты че? Я с девушкой знакомлюсь, а не с тобой! Ань, ме-ня Вадим зовут.
Она кивнула.
— Хау ду ю ду?
— И хаю, и дую, — подмигнул ей Вадим. — Ты, правда, что ли, теперь спиногрызов английскому учишь? Возьмешь еще одного?
— Нужен ты ей был… — проворчал Семицвет, и потому она тут же дружелюбно кивнула:
— Позвони, поговорим.
— Щас, я телефончик… — засуетился Вадим, отыскивая салфетку.
— Телефоны кому попало раздаешь, — бурчал ей в шею Семицвет.
— Не кому попало, — невинно возразила она. — НАШИМ.
— Аня, как дела?
Задрав голову, она оглянулась.
— А, Олеж! Ничего. Как рука?
— Видишь? — он сжал-разжал пальцы. — Через две недели на комис-сию. А ты то лекарство достала?
Она хмыкнула, выразительно потерла пальцами.
— Тут и доставать не надо, бабло плати!
— В Москве, говорят, дешевле.
— Так то в Москве…
— Какое лекарство? — спросил над ухом Семицвет. Мысленно чер-тыхнувшись, она дернула плечами.
— Такое.
— Какое лекарство? — повторил он свирепо, встряхнув ее малость.
— Да врач назначил, — неохотно сказала она.
— И что?
— Что — что? Накоплю — куплю.
— Анька, ты дура! — сказал он с яростью. — Я тебя сам убью!
— Вот спасибо, отмучаюсь…
— На, — он завозился, достал и шлепнул перед ней на стол записную книжку. — Пиши название и сколько надо.
Почти прижавшись щекой к ее щеке (что ее очень отвлекало), Се-мицвет смотрел, как она выводит буквы.
— Поди, даже Соболю не сказала? — спросил мрачно.
— А чего ему говорить, у него своих хлопот полон рот.
— Ну ладно, мне, что ли, не могла позвонить?
Аня едва не рассмеялась. Семицвет иногда звонил ей, и тогда те-лефон начинал дымиться — каждый разговор их напоминал спарринг: удар — ответ, удар — ответ. Не раз и не два она бросала трубку, не зная, плакать или смеяться, и зачем он звонил ей вообще… Жаловаться Се-мицвету? Нет уж, увольте!
Дописав, она машинально пролистнула книжку и сразу же наткну-лась на свою фамилию. Телефон. Адрес.
Изумленно обернулась:
— У тебя и адрес есть?
— И 'мыло' твое, — буркнул он, выхватывая книжку.
— И чего не приходил?
— А ты звала? — окрысился он.
Что-то не замечала она раньше за Семицветом такой церемонно-сти…
— Ладно. В следующую командировку мы через Москву. Найду.
— Ну… спасибо, — неловко сказала она.
— Не булькает! — отозвался он. — А Соболю я загривок взгрею.
— За что это?
— Знает же, что ты упертая! Сдохнешь — не попросишь! В следую-щий раз буду сам узнавать…
— Заткнись, а? — пробормотала она. — Выпей вот.
Семицвет выпил. Сколько она помнила, пил он много, но почему-то почти не пьянел.
— Когда летите?
— Через месяц. Может, кому привет передать?
— Ага. Горячий и пламенный.
— Что горячий — это точно, — ощерился Семицвет. — Не боись, пере-дадим. За Жеку. За тебя.
— Эй-эй-эй, — она подтолкнула его локтем. — Я-то живая, если ты еще не заметил.
— Это ты сейчас… — покрутив, он поставил пустой стакан на стол, — живая. А когда мы с Соболем тащили тебя от той 'зеленки'…
Она смотрела на свои руки. Боль. Страх. Бессилие. Мозг, зады-хающийся в предавшем его теле…
— Я живая, — повторила она, словно убеждая в этом его. И себя. — Тебя тогда тоже ранило. Я не знала.
— Да какое там — ранило! — он махнул рукой. — Зацепило. Раны и морщины украшают труп мужчины!
Юмор у Семицвета всегда был на уровне: 'Маленький мальчик нашел пулемет — больше в деревне никто не живет'.
— Мы всей палатой ваши передачки слопать не могли — тащили на целую роту, — вспомнила она.
— Ты бы тогда себя видела! Бинты, нос и глаза… поневоле весь ма-газин скупишь. А сейчас, — он двинул ногами, словно взвешивая, — ниче-го, справная…
Она засмеялась.
— Это ты как определил? На взгляд или на ощупь?
Семицвет осторожно притянул ее поближе.
— Да я бы с удовольствием пощупал, так ты же мне все руки повы-дергиваешь!
— Так ты и испугался!
Он громко выдохнул ей прямо в ухо.