Помни о микротанцорах
Шрифт:
Красное лицо рождающейся муравьихи приникло изнутри к прозрачному пластику ванны. Казалось, что глаза смотрят на людей. Зрачки то замирали, то начинали двигаться, но это было беспорядочное движение. Руки, которым было тесно, застыли в неестественно вывернутом положении. Каким видится мир ей оттуда? У нее своя точка зрения. Свое зрение, свое ощущение мира. И может быть, даже ощущение красоты или справедливости. Она тоже хочет жить. И она тоже имеет право на жизнь, так же как и мы, так же как и те бесчисленные мириады существ, которых мы уничтожаем для удовлетворения своих прихотей, капризов
– Что вы будете с ней делать дальше?
Сейчас ванна была почти пуста. Лишь на дне струился поток желтой темной жидкости, которая сейчас слегка пахла йодом как дикие морские пляжи, заваленные гниющими водорослями. Длиннорукое существо лежало на дне, обтянутое прозрачной пленкой.
– Сейчас мы ее вынимаем, делаем все анализы, усыпляем и везем в операционную.
– А потом?
– Потом нам прийдется ее кое-куда отвезти.
Валин разгерметизировал ванну и отодвинул боковую стену.
– Может быть, усыпить ее сейчас?
– Не надо. Тащите за ноги.
– Как в каменном веке.
Пленка лопнула и на людей хлынул поток резко пахнущей жидкости. Существо закашлялось и стало, изгибаясь, скакать по мокрому дну, как рыба, выброшенная на берег. Оно выкатилось из ванны и упало на пол, поползло и спряталось между ножками стола.
– А она веселенькая. Отличные рефлексы, – сказал Гектор, вытирая руки о полотенце. – Поздравляю папашу.
Существо завыло. Это было нечто среднее между плачем младенца и воем сумасшедшего. С обеих сторон стола торчали его длинные руки, растопыренные как клешни.
– Вам ее не жаль? – спросил Гектор.
– Мне жаль не ее.
– Кого же?
– Ее тело, – сказал шеф, – ее тело в основном скопированно и сделанно по генам одной моей подруги, которая погибла тридцать шесть лет назад. И я при этом, можно сказать, присутствовал. Той девушке ей было всего двадцать один, она была очень молодая и очень счастливая. Страшно молодая и счастливая – как глупый теленок на бойне. А эта гадость ее сожрала ее и приняла ее облик. Вот ту девочку мне жаль. В тот день, когда ее сьел муравейник, она просто поехала отдохнуть на природу. Она ничего такого не ожидала, как ничего не ожидали и другие люди, кто погиб вместе с нею. У муравьихи, которую мы клонировали, в точности ее лицо. Когда муравьиха научится говорить, она получит и ее голос.
Когда научится ходить – ее походку. Когда научится плакать – ее плач.
Понимаете – ее голос, походку и плач. Я человек сдержанный, но меня это бесит.
– Она научится говорить?
– Да, и что?
– Значит, мы имеем дело с разумным существом. Альтернативный разумный вид.
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Это существо – на девяноста девять процентов человек. И только на один процент паразитический организм. Поэтому она сможет ходить и говорить. Но это не делает разумным самого паразита.
Существо завыло снова.
– У вас есть грудь, к которой можно приложить этого младенца?
– У нее уже есть зубы и она может есть любую пищу. Но в первые два дня мы не будем ее кормить.
– Почему?
– Все правильно, – сказал Гектор, – я изучал отчеты о человеческих нуль-клонах. Все правильно. Ее не нужно кормить. Но мне не нравится этот вой.
Она чего-то требует от нас.
– Я знаю что ей нужно, – сказал шеф. – Подежурьте пока здесь, я вернусь через пять минут. Мы это дело уладим. Пусть пока посидит под столом. На всякий случай не подходите. От греха подальше.
– Вы дадите ей то, что она просит?
– Именно так.
Они помолчали, глядя на руки, торчащие из-под стола. Руки медленно опускались, так, будто их хозяйка начинала клевать носом, потом резко поднимались и снова начинали опускаться. Хорошая доза успокоительного давала о себе знать.
– Ваша дочь, – сказал Гектор, когда шеф ушел. – Как это было?
– Зачем вам моя дочь? – устало спросил Валин.
– Потому что я ее видел. Это клон. Зачем вы это сделали?
– Не надо меня спрашивать. Я очень устал. Не физически. Я устал так, что любой вопрос царапает меня как ножом. Вам это знакомо? Это даже не усталость, а я не знаю как назвать.
– Безисходность, – сказал Гектор. – Это всегда от безисходности.
– Все просто, – сказал Валин. – Это случилось из-за моей матери. Она умирала, а я обещал ее спасти. Спасти ее было невозможно, я это понимал, все это понимали. Она это понимала. Но я обещал. Иногда, в отчаянии, бывает так, что обещаешь просто чтобы подтолкнуть судьбу. И что-нибудь на самом деле происходит. Просто, когда обещаешь или клянешься, то связываешься с космической энергией.
– Я не верю в космическую энергию, – перебил Гектор, – люди, которые о ней говорят, просто плохо представляют себе, что такое энергия. Удобно назвать этими словами то, чего не можешь понять или объяснить. Значит, вы пообещали ее спасти и создали клона? Но зачем?
– Как только я пообещал, поклялся, что спасу ее, я стал ждать знака. Знак – это нечто необычное, подсказка, может быть. Я шел домой и всю дорогу думал, что я почувствую, если вдруг меня собьет машина (то был последний или предпоследний год автомобильных дорог), я думал и отвечал себе, что это было бы облегчением. Я так хотел покоя, что согласился бы и на могильный покой. Но я не мог позволить себе смерть, на мне лежала ответственность. Я пришел домой и еще в дверях услышал радио. Сообщали о новом открытии, о новом прорыве в биологии и медицине. Помните, эффект Мережковского? Перезапись сознания с одного мозга на другой? Я понял, что смогу спасти мать, переписав ее сознание на ДРУГОЙ мозг.
– Эффект Мережковского был доказан только для однояйцевых близнецов.
– Да, но клоны еще более близки, чем близнецы. Поэтому я надеялся, что у меня получится.
– Как вы сохранили ее сознание?
– Я заморозил ее. Ее замороженное тело до сих пор лежит в холодильнике. При быстром замораживании до квантовых температур вся информация сохраняется. Я собирался вырастить клон, годный для перезаписи, и записать на него сознание своей матери. Она бы умерла и родилась снова, и даже не заметила этого. Она бы только увидела меня постаревшим… И мир вокруг, еще более интересный и замечательный. Красочный. Она бы получила молодое или детское тело.