Помни о микротанцорах
Шрифт:
То, что шеф называл червем, наверняка выглядело как-то иначе. Неизвестно как. Известно лишь то, что паразит был в небольшом коконе, около сорока сантиметров длиной. Кокон белого цвета, напоминает вытянутое яйцо. Именно это яйцо и нужно было раздобыть.
Пока они были снаружи муравейника, клон плелся сзади и тихонько бубнил что-то. Но как только они зашли за стену, клон начал волноваться. Когда они дошли до первого домика, клон уже волновался очень сильно. Длиннорукая женщина, казалось, не знала, что ей делать. До сих пор она прижимала к себе продолговатый кокон, обернутый в светлую материю. Сейчас она уселась
– Ну, как настроение? – спросил шеф.
– Пока страшновато. Видишь, твоя матка тоже волнуется. Даже положила эту штуку на землю. Что теперь?
– Значит, все отлично. Это на самом деле не матка. Это существо, охраняющее кокон. Ее зовут Нана. Когда-то она была моей подругой.
– Ты хочешь сказать «сексуальным партнером»? Я уже большая девочка, можешь не стесняться.
– Просто подругой. Мы попали в муравейник в тот момент, когда паразит начал размножаться. Паразит не может питать сам себя и заботиться сам о себе, у него нет никаких способов передвижения, нет ни лап, ни хвоста, ни крючков, ни клешней. Он не может добывать себе пищу. Поэтому он делает из человека, из одного человека, питательное и охраняющее устройство. Человек берет его на руки и прижимает к груди. Человек чувствует любовь, искреннюю, очень сильную, большую, чем любовь к своему ребенку, большую, чем любовь к богу. Паразит присасывается к телу человека и питается этим телом так же, как ребенок питается материнским молоком. Может быть, для роли питательного агрегата лучше подходит женщина.
– Ты хочешь сказать, что эта гадость питается молоком ее груди?
– Вполне возможно. Потому что женщина при этом не погибает.
– А если она состарится и молока не будет?
– Каждые тридцать шесть лет он выбрасывает ее и находит кого-нибудь другого. Единственное, что надо этой женщине – это держать у своей груди кокон.
– Да, но посмотри. Клон положил кокон на землю. Она уже не хочет его прижимать.
– Потому что кокон не настоящий, – ответил шеф, – как только она родилась, мы ей подсунули имитацию. Пока муравейник был далеко, имитация годилась. Сейчас этот клон чувствует зов настоящего паразита и кукла ему больше не нужна.
– А мне?
– Тебе нужна. Мы же собираемся сделать подмену.
– Сейчас я подумала, – сказала Катя, – подумала об этой твоей просто подруге, которая до сих пор кормит паразита и любит его больше, чем ребенка или бога. Может быть, она сейчас счастлива. И все это время тоже была счастлива. А ты представляешь, что с ней будет, когда мы оторвем паразита? Она умрет от горя.
– Не надо перекручивать. Тогда можно назвать счастливыми и всех здешних людей.
– Может быть. Людям ведь свойственно собираться в муравейники, отдавать за муравейник жизнь и чувствовать себя при этом счастливыми. Разве не так?
Большерукий клон сидел и мычал. Огромная доза успокоительного делала существо слабым и относительно безопасным. Успокоительное автоматически подавалось в шейную артерию через катетер. Как только пульс, давление и КГР перехлестывали через определенный предел, устройство влючалось и за несколько секунд успокаивало клона.
Катя взяла кокон, отвернула материю и вытащила пробку. Когда воздух вышел, она свернула надувной предмет, разгладила и положила в рюкзак.
– Пошли, – сказала она.
Клон уже понимал некоторые слова.
Серега с Лориком играли в карты.
– Что-то я не пойму, – сказал Лорик. – У нас козырь бубны или черви?
– Не помню, – ответил Серега.
– О, ты смотри, правда? Еще ни разу не было, чтоб мы вдвоем забыли козырь.
Вроде и не пили, только чуть-чуть. Подожди, а это валет или туз?
– Где?
– Вот. Похожий на голую бабу.
– Нет, это король, – ответил Серега. – ты что, с ума сошел? На нем сто кило одежды.
– Темно, я плохо вижу, – ответил Лорик. – Толстый, как баба.
– Эй, – позвал Серега. – Очнись.
– Очнись, – тупо повторил Лорик.
– Э, мне это не нравится. Сколько будет дважды два?
– А что такое «дважды два»?
– Ты притворяешься? Пацан, ты кажется, уже заразился. Этот мертвяк, которого нам подсунули, он наверно, был заразный. Ты заболел, мужик.
– Кто, я?
– Ну не я же. Посиди так аккуратненько, я сейчас прийду.
– Не буду, – ответил Лорик и встал возле выхода из палатки.
– Э, мы же друзья. Не надо буянить. Молодец, хороший мальчик. Дай мне уйти.
– Никто отсюда не уйдет, – ответил Лорик. Мы пойдем вместе.
Он откинул крышку ящика и достал атоматическое охотничье ружье.
– Хорошо, пойдем вместе, – согласился Серега. – Может быть, сначала нам поспать? Ой.
– Что случилось? – спосил Лорик.
– Я забыл, как зовут мою маму.
– Что такое «мама»?
– Это такой человек.
– Полезный?
– Да, очень.
– Тогда надо взять его с собой. Где он?
– Это не мужчина, а женщина.
– Ты уверен? – спросил Лорик.
– Нет, не знаю. Какая разница? Пойдем. Женщина нам точно не нужна.
Они взяли оружие, столько, сколько могли унести, и вышли из палатки. Они пошли в сторону муравейника, который неодолимо тянул их к себе, который звал их, который теперь заменил им все, что было важного в жизни: карты, водку, женщин и родную мать.
За стеной было довольно много домиков, около десятка, все одноэтажные и кирпичные. Несколько домиков уже развалились; у одного провалилась крыша. Везде расли деревья, иногда прямо посреди дорожек, причем дорожки были присыпаны песком. Песок Катя видела, потому что столбы с электрофонарями давали тусклый, но все же достаточный свет. Возле каждого фонаря вились мерцающие шары мошек, каждая размером со снежинку. Катя вспомнила рассказы отца о комарах – нет, это не комары, подумала она, потому что комары уничтожены уже во всех местах планеты. Место выглядело относительно прилично; было даже несколько деревянных столов для игры в настольный теннис и воллейбольная рваная сетка на железных опорах. Клон тянул к самому большому зданию, которое, возможно, было столовой. У столовой, прямо на асфальте, стоял старый стол для бильярда. Над ним нависал черный клен, подстриженный шариком, по моде начала столетия.
В этот момент случилось что-то, чему она не могла найти объяснения. Она будто заснула на ходу. Она закрыла глаза и почувствоввала, что не может их открыть. Чем дольше она стояла, тем глубже проваливалась куда-то: в колодец спокойствия, удовлетворения, расслабления, тишины – понимая при этом, что пришел конец и приветствуя этот конец. Так чувствует себя человек, навсегда засыпающий в снегу. Но она проснулась, проснулась, потому что клон дернул поводок. Во сне она прошла несколько шагов. Сейчас она стояла уже у самых дверей. Она нажала ладонью, ощутив множество покоробившихся слоев старой краски, и дверь открылась.