Помнишь ли ты...
Шрифт:
Все они сгорают от нетерпения, догадалась Диана, но хорошо помнят первое правило выживания в обществе: всегда сохраняй на лице маску спокойствия и сосредоточенности. Выполняя это правило, Спенс, Кори и Дуг улыбались Диане так, словно не было ничего из ряда вон выходящего в ее появлении в зале с подозрительным опозданием и под руку с человеком, которого они не видели десять лет.
Мать, бабушка и дедушка понятия не имели, кто был спутником Дианы, но неукоснительно следовали правилам приличия.
Впрочем, бабушка Дианы, которая начала игнорировать этикет приблизительно лет в семьдесят, решила пренебречь
— Кто это такой, Диана?
Стараясь избежать беседы, которую могли бы подслушать посторонние, Диана торопливо отозвалась:
— Это Коул Гаррисон, бабушка, — тот самый, который пожертвовал для аукциона скульптуру Клайнмана. Помнишь, ты недавно восхищалась ею.
Это замечание ошеломило Розу Бриттон, более того, в преклонные годы у нее развилась опасная привычка бороться за истину независимо от последствий.
— Я ею не восхищалась, — возразила она негодующим шепотом, к которому прислушались еще двое за соседним столиком. — Я сказала, — уточнила бабушка, — что эта скульптура чудовищна!
Она оглядела остальных, с невинным видом предлагая обсудить достоинства скульптуры или недостаток таковых, но соседи в качестве отвлекающего маневра избрали разговор ни о чем.
— Да, да, — подтвердила бабушка, едва Диана взглянула на нее. — Она чем-то напоминает пылесос!
Диане хотелось напомнить ей, что этот Гаррисон — тот самый Коул, который работал у Хэйуордов, когда Диана была еще подростком, однако она не стала вдаваться в подробности из опасения, что престарелая дама ударится в воспоминания о том, как она посылала Коулу еду, а кто-нибудь подслушает… Сегодня вечером Коул галантно пришел Диане на помощь, и она решила в ответ позаботиться о защите его гордости и частной жизни.
Глава 22
К несказанному облегчению Дианы, суматоха, вызванная их опозданием и совместным прибытием, вскоре улеглась. Официанты принялись разносить первые блюда ужина, стоимость которого — тысяча долларов — была включена в цену билета на бал, и все события прошедшего часа постепенно стали забываться.
Диане с трудом верилось, что властный, утонченный мужчина в элегантном черном смокинге, который материализовался перед ней из теней на балконе, — тот самый юноша, который беседовал с ней, одновременно ухаживая за лошадьми Хэйуордов… поддразнивал ее, пока они играли в карты… радостно набрасывался на привезенную Дианой еду.
Она машинально потянулась за хрустящим рогаликом, и вдруг рука ее застыла в воздухе. «Прежде Коула всегда мучил голод», — с умилением вспомнила Диана, и улыбка тронула ее губы — судя по мускулистому телу повзрослевшего Коула, несомненно, в юности он часто голодал потому, что продолжал расти и крепнуть.
Вежливый, но настойчивый голос над ухом что-то произнес, а затем откуда-то сверху спустились две бутылки превосходного вина.
— Какое вино предпочитаете, мисс, — белое или красное?
— Да, — рассеянно отозвалась она.
Официант в замешательстве подождал более точного ответа, беспомощно взглянул на Диану, а затем на Спенса, сидящего слева. Тот пришел ему на помощь.
— Вероятно, и то и другое, — предположил Спенс.
Следующий официант поставил перед женщиной тарелку супа с креветками; оживленные возгласы и взрывы смеха слышались со всех сторон, смешиваясь с нежным позвякиванием приборов о китайский фарфор, но Диана ничего не замечала. Коул разительно переменился, решила она, рассеянно намазывая рогалик маслом, а затем отложила его на тарелку, ни разу не откусив, и потянулась за бокалом вина. Она взяла первый попавший под руку — в нем было выдержанное, прохладное шардонне с изысканным букетом, «Годы не смягчили Коула, — с легкой грустью подумала она, — совсем напротив». В юности он излучал упорство и силу, но казался покладистым, иногда даже добрым. А теперь у него в голосе слышались циничные нотки, а глаза стали ледяными — все это Диана подметила, входя с ним в бальный зал. Он закалился и огрубел в непрестанной борьбе. Однако не утратил доброты, напомнила себе Диана. И этот случай с фотографом на балконе тому доказательство…
Дрожащей рукой Диана снова потянулась за бокалом и торопливо отпила еще глоток. Напрасно она отважилась на такое! Какой глупый, совершенно несвойственный ей порыв! А сам поцелуй! Нежный вначале… позволяющий привыкнуть к неожиданному прикосновению ног, груди и губ незнакомца, потом настойчивый… и требовательный. Он приподнял голову, завершив поцелуй, взглянул ей в глаза… и снова поцеловал — почти нехотя, а затем… словно утоляя жажду.
Диана зарделась от смущения и допила вино, стараясь успокоиться. Ей не следовало бы доводить дело до второго поцелуя. Женщине положено кокетливо ускользать, а не бросаться в объятия первого попавшегося мужчины, который проявил к ней сочувствие.
А может, именно так они и делают?
Размышляя, Диана постепенно убеждалась в правильности своего предположения.
Но чем больше она задумывалась, тем лучше понимала, что излишне бурно реагирует на происходящее и придает слишком большое значение простому дружескому поцелую, рассчитанному исключительно на репортера-шпиона. Коул, вероятно, давно уже забыл о пустяковом случае. Насколько было ей известно, Гаррисон прибыл на бал в сопровождении женщины, сейчас сидящей рядом с ним. Так или иначе, он не испытывал недостатка внимания со стороны соседей по столу и, видимо, развлекался от души.
Она попыталась взять себя в руки, но увы… Стол Коула находился через два ряда от Дианы, и, слегка повертев головой влево или вправо, она могла разглядеть большинство собеседников Коула. Небрежным жестом она поднесла бокал к губам и взглянула вправо. За этим столом размещалось больше народу, чем за остальными, и при виде двоих из гостей сердце Дианы на миг ушло в пятки.
Франклин Митчелл был главным распорядителем бала в этом году и потому вместе с женой сидел в первом ряду — но рядом с ним расположился его сын Питер со своей женой Хейли, урожденной Винсенс. Еще одной супружеской парой оказались друзья Питера и Хейли. Пожилая женщина с седыми, отливающими в голубизну волосами, сидящая спиной к Диане, несомненно, была миссис Кэнфилд, предки которой когда-то впервые устроили бал Белой Орхидеи. Рядом с ней восседал лысеющий мужчина — ее сын, Делберт, холостяк средних лет.