Помоги мне исполнить мечты
Шрифт:
И правда, у этого серого ковра длинный и острый ворс, похожий на тысячи игл. Я понимаю, что на плитках и деревянном полу безопасно, но этот ковер явно таит угрозу. Затем Лондон встает на стул и перепрыгивает на стол, он шатается под ней всего доли секунд, а мне кажется, что он похож на доску для серфинга.
— Эмили, скорее лезь сюда! Лава надвигается!
И я слушаюсь Лондон. Забираюсь на стол и смотрю на приближающуюся лаву черного цвета. Она съедает всё на своем пути, и всё становится таким же темным, а затем останавливается
— Майки, мы здесь! — кричу я.
Но он вряд ли знает, где мы. Потому я выкрикиваю это еще несколько раз, чтобы он шел на мой голос. Майки появляется в дверях и смотрит на нас с удивлением. Мы же с Лондон смотрим на лаву, которая снова начала приближаться к нам, с широко раскрытыми глаза.
— Скорее лезь на стол! — проговаривает Лондон.
— Зачем? — недоумевает он.
— Лава приближается, посмотри! — говорит подруга и указывает пальцем на пол. — Она сжигает все на своем пути!
Майки усмехается и произносит:
— Это всего лишь тень. Здесь много окон, а солнце скрывается за облаками.
— Нет же! — протестует Лондон.
Тогда он подходит вплотную к лаве и наступает на неё. Ничего не происходит. Мы с Лондон удивленно переглядываемся и начинаем слезать со стола. С нами тоже лава ничего не делает.
— Ты только представь, мы бессмертны! — радуется подруга.
— Мы не умрем! — отвечаю я. Я чувствую, что теперь я, действительно, не умру. Мне ничего не страшно.
Затем я поворачиваюсь к Майки и смотрю на него. Он улыбается. Но это не Майки. Моё сердце вздрагивает и наполняется теплотой и радостью. Я так счастлива его видеть, как же давно мы не встречались! Я подхожу к нему вплотную и обнимаю, уткнувшись лицом в грудь.
— Том… — Выдыхаю я ему в куртку. А затем поднимаю глаза на брата. — Как же я рада тебя видеть, Том.
— У вас обоих зрачки огромные, — заявляет Том. — Что вы приняли?
— Останься со мной, Том, — произношу я.
Лондон говорит, что мы выпили немного чая из галлюциногенных грибов. А я все тоже твержу брату, умоляя его.
— Останься со мной.
— Я останусь, — говорит брат.
— Ты же теперь не бросишь меня? — как ребенок, произношу.
Том смотрит на меня немного жалостно, поджимает губы и кивает головой.
— Нет, я тебя больше не брошу, — говорит он. — Больше нет.
Двадцать
Небо озаряется красками. Папа зажигает фитиль петарды и отходит на десять шагов. Огонек сжигает фитиль за несколько секунд, затем пропадает, и целая буря красок вылетает в воздух со свистом. Красная, желтая, зеленая, голубая, розовая — в таком порядке одна за другой в небе взрываются искры. Затем папа поджигает еще один фейерверк, и он взлетает ввысь с ужасным писком, оставляя за собой длинный розовый свет, затем потихоньку тухнет и начинает падать вниз. Следом еще несколько штук
— Ого! — произносит мама и прижимает руку к уху, немного кривясь, но довольно улыбаясь.
На улице пахнет порохом и сыростью. Я вдыхаю этот запах как можно глубже в легкие, хочется его запомнить. Запомнить запах зимы без снега. Задний двор становится темным и мутным, затем я вижу, как начинает появляться туман. Видимо, папа зажег дымовую шашку. Ночью холодно, хотя еще не ночь, от силы часов девять вечера. Чувствую, как тело покрывается гусиной кожей, по нему пробегает холодок, и я еще больше укутываюсь в одеяло, сидя на ступеньках и облокотившись о перила.
Почему-то я вспоминаю, как на днях мы ходили в больницу, где я снова проходила обследование. Ничего не изменилось. Я все еще умираю. Тогда я сидела на краю лавочки, стоящей в коридоре возле кабинета врача, и ждала. Качала ногами туда-сюда, ерзала, шуршала фантиками в моих карманах и шаркала по плитке ботинками. Самое ужасное — это ожидание. Ведь новая диагностика могла показать, что мне стало намного хуже или какие-нибудь метастазы в другие части моего мозга или органы. Но я зря волновалась. Опухоль все еще в правом полушарии и не задевает главную жизнедеятельность моего организма, хотя все-таки уничтожает его.
Я выдыхаю. В воздухе клубиться теплый пар, а затем растворяется. Я снова набираю воздух в легкие через нос, чтобы он согрелся внутри меня, и выдыхаю. Мне всегда нравилось, как зимой можно увидеть своё дыхание.
Затем взрывается целый каскад, а в небе распускаются сад блестящих цветов. Я всегда любила этот день — ночь фейерверков, которую каждый год устраивают ровно в середине декабря. Но сейчас на нашей улице фейерверки гремят только в нашем дворе, возможно, в других загремят намного позже или в полночь.
Мама приподнимается со ступенек и идет к папе. Она хочет помочь ему с остальными петардами.
Слышу, как захлопывается входная дверь. Наверное, Кристи вернулась с подработки — она работает в кафе по сменам. Через стеклянную дверь я вижу, как она входит на кухню и ставит пакеты с продуктами на стол. Видимо, сегодня у нас будут гости, хотя я уже знаю кто. Сестра машет рукой мне через дверь, а затем выходит на улицу и присаживается на корточки рядом со мной.
— Ты как? — спрашивает она.
— Все еще умираю.
Сестра тыкает меня под ребра двумя пальцами и улыбается. Затем нахмуривает брови и шепчет мне:
— Мне нужно приготовить ужин. Посидишь одна?
— Боишься, что убегу? — скептически спрашиваю я.
— Да, — говорит она. — Я пригласила Лондон и Ив. Ты же не против? — Я качаю головой.
Ветер колышет ветки деревьев и вечнозеленые кусты. Холодный воздух пробирает меня до дрожи. Я прячу нос и уши в одеяле и продолжаю следить за огнями в небе. Мама звонко смеется, я слышу её смех сквозь скрежет и треск петард. Как они с отцом мне напоминают подростков.