Помпеи

Харрис Роберт

Она слишком много унаследовала от своего отца, чтобы сдаться без боя.

— Поспешите, — с горечью сказала Корелия. — Если хотите, можете прихватить мой тазик и показать ему. А я не собираюсь идти на это дурацкое представление.

Она повернулась лицом к стене. Снизу донесся очередной яростный вопль.

Мать испустила характерный мученический вздох:

— Ну, ладно. Я скажу ему, что ты заболела.

Все было именно так, как и предполагал акварий. Ответвление акведука провело их пару миль почти точно на север, в сторону горы, но, как только равнина сменилась подъемом, акведук резко свернул на восток. Дорога свернула

вместе с ним, и они впервые повернулись спиной к морю и направились в глубь полуострова, к виднеющимся вдали предгорьям Апеннин.

Теперь водовод куда чаще, чем прежде, отходил от дороги и петлял в соответствии с рельефом местности. Эта утонченность акведуков всегда восхищала Аттилия. Великие римские дороги проламывались через Природу напрямую, не обращая внимания ни на какие препятствия. Но акведуки, которым нужно было за каждые триста футов понизиться на ширину ладони — чуть перебрать, и напор воды разрушит стены, чуть недотянуть, и вода остановится, — они вынуждены были повторять изгибы рельефа. Самые прославленные их сооружения — например, трехъярусный мост в южной Галлии, высочайший в мире, несущий на себе акведук Немаус, — зачастую находились вдали от людских глаз. Иногда лишь орлы, парящие в знойном воздухе над какими-нибудь горами, могли оценить истинное величие творения рук человеческих.

Путники прошли через равнину, расчерченную на клеточки полей, и вступили в край виноградников, принадлежащих большим поместьям. Ветхие крестьянские хижины с пасущимися козами и бродящими вокруг встрепанными курицами сменились разбросанными по пологим склонам аккуратными домиками с красными черепичными крышами.

Аттилий оглядел раскинувшиеся перед ним виноградники, и его потрясла открывшаяся его взору картина изобилия, это поразительное плодородие, не побежденное даже засухой. Он выбрал не ту профессию. Лучше бы он бросил воду и занялся вином. Виноградные лозы ускользали с возделанных участков и спешили взобраться на каждую подходящую стену или дерево; они добирались до самых высоких ветвей и окружали их буйными зелеными и фиолетовыми каскадами. В неподвижном воздухе висели вырезанные из мрамора лики Бахуса, поставленные для предотвращения несчастий; они выглядывали из листвы, словно затаившиеся в засаде разбойники, готовые нанести удар. Пришло время собирать урожай, и виноградники кишели рабами — рабы на лестницах, рабы, сгибающиеся под тяжестью корзин с гроздьями. Неужто они и вправду успеют собрать весь этот урожай прежде, чем он сгниет?

Они дошли до большой виллы, глядящей на равнину и залив, и Бребикс спросил, нельзя ли им остановиться и отдохнуть.

— Ладно. Но только недолго.

Аттилий спешился и потянулся, разминая ноги. Потом он вытер лоб тыльной стороной ладони, и та посерела от пыли; а когда он попытался напиться, то обнаружил, что на губах тоже запеклась корка пыли. Политий принес пару буханок и какую-то жирную колбасу, и акварий жадно набросился на еду. Просто поразительно, какое воздействие оказывает пища на проголодавшегося человека! С каждым проглоченным куском Аттилий делался все бодрее. Как хорошо оказаться подальше от грязных городов, на просторе, под открытым небом, рядом с потаенными жилами цивилизации! Акварий заметил, что Бребикс присел в стороне от прочих; он подошел к нему и протянул половину буханки вместе с парой колбасок. Предложение мира.

Бребикс мгновение поколебался, потом кивнул и принял подношение. Его блестящий от пота обнаженный торс был испещрен шрамами.

— В каком классе ты выступал?

— Угадай.

Аттилий давненько уже не бывал на гладиаторских играх.

— Не

ретиарий, — подумав, сказал он. — Я не представляю тебя отплясывающим с трезубцем и сетью.

— Верно.

— Значит, фракиец. Или, быть может, мирмиллион.

Фракиец выступал с маленьким щитом и коротким изогнутым мечом. Мирмиллионом называли бойца, вооруженного, словно пехотинец, гладием и большим прямоугольным щитом-скутумом. Мышцы на левой — щитовой — руке Бребикса были так же хорошо развиты, как и на правой, если не лучше.

— Я бы все-таки сказал, что мирмиллион. Бребикс кивнул.

— И сколько боев?

— Тридцать.

— Ого!

Аттилий был искренне удивлен. Немногие переживали тридцать боев. Это означало восемь-десять лет выступлений.

— И из какой ты школы?

— Аллея Нигидия. Я сражался во всех городах на берегах этого залива. В основном, конечно, в Помпеях. В Нуцерии. В Ноле. А когда завоевал свободу, поступил на службу к Амплиату.

— А почему ты не пошел в тренеры?

— Я видел слишком много убийств, акварий, — негромко произнес Бребикс. — Спасибо за хлеб.

Он поднялся на ноги — одним стремительным, плавным движением — и перешел поближе к остальным. Его до сих пор нетрудно было представить на арене амфитеатра. Аттилий догадывался, какую ошибку делали противники Бребикса. Они наверняка считали его тяжеловесным, медлительным, неуклюжим. Но он был проворен, словно кот.

Акварий глотнул еще воды. Отсюда ему был виден противоположный берег залива, каменистые островки, расположенные перед Мизенами — небольшая Прохита и высокая гора Энарии, — и он в первый раз заметил, что по морю идет зыбь. Между корабликами, разбросанными по сверкающей, металлической поверхности моря, то и дело показывались белые буруны. Но ни один из кораблей не поднял парус. Странно, но факт, — ветра не было. Волны на море были, а ветра не было.

Еще одна загадка природы на радость Плинию.

Солнце начало прятаться за Везувий. Над густым лесом описывал круги орел-зайчатник — небольшая, черная, сильная птица, известная тем, что никогда не кричит. Скоро путники должны были оказаться в тени. Аттилий подумал, что это хорошо, поскольку тогда станет не так жарко — и в то же время плохо, потому что это значит, что до темноты уже недолго.

Он допил воду и велел рабочим подниматься.

В доме воцарилась тишина.

Корелия всегда могла точно определить, когда отца не было дома. Казалось, что весь дом сразу же переводит дух. Девушка набросила плащ, снова прислушалась и распахнула ставни. Ее окно смотрело на запад. Небо на противоположной стороне двора было красным, словно терракотовая крыша; сад под балконом уже спрятался в тени. Вольера по-прежнему была накрыта тентом, и Корелия стянула его, чтобы дать птицам подышать. А потом, повинуясь внезапному порыву — она никогда прежде так не поступала, — девушка отодвинула защелку и открыла дверь вольеры.

Потом она вернулась в комнату. Трудно расставаться с привычками, приобретенными в неволе. Щеглам потребовалось некоторое время, чтобы заметить предоставленную возможность. Но через некоторое время одна птаха, похрабрее остальных, постепенно продвинулась вдоль насеста и соскочила на порог. Щегол склонил увенчанную черно-красной шапочкой голову набок, моргнул — и взмыл в воздух. Послышался шум крыльев. Через полумрак двора пронеслась золотистая вспышка. Щегол облетел сад и присел на крышу. Еще одна птица выпорхнула через дверь, и еще... Девушка с удовольствием понаблюдала бы, как они улетают, но нужно было закрывать ставни.