Понятие сознания

Райл Гилберт

Мы не возражаем против использования привычного выражения «причинная связь». Бактериологи действительно обнаруживают причинные связи между бактериями и болезнями, но подобное утверждение есть просто иной способ сказать, что они устанавливают законы и благодаря этому делают для себя возможным вывод от болезней к бактериям, объяснение болезней бактериями, предупреждение и лечение болезней путем уничтожения бактерий и т. д. Однако когда говорят, что открытие закона является открытием некоей новой ненаблюдаемой сущности, то просто возвращаются к старой привычке трактовать открытые гипотетические утверждения как единичные категорические утверждения. Это все равно, что сказать, что правило грамматики, есть некое особое непроизносимое существительное или глагол или что правила шахматной игры есть особая невидимая шахматная фигура. Когда говорят, таким образом, то просто возвращаются к старой привычке видеть у всех предложений одну и ту же функцию приписывания предмету некоторого предиката.

Метафора «рельсовых путей, по которым движется поезд», вводит нас в заблуждение именно таким образом. Ведь рельсы существуют в том же самок смысле, что и движущийся по

ним поезд. В существовании рельсов мы убеждаемся тем же образом, что и в существовании поезда. Из высказывания, что поезд идет из одного пункта в другой, действительно следует, что между этими пунктами существует вполне наблюдаемый железнодорожный путь. Поэтому сравнение вывода с рельсовыми путями наводит на мысль, что вывод от болезней к бактериям есть вовсе не вывод, а описание некоторой третьей сущности; поэтому получается не рассуждение «поскольку то-то и то-то, потому так-то и так-то», но сообщение «существует ненаблюдаемая связь между этими наблюдаемыми событиями». Но если мы спросим, зачем постулируется эта третья сущность, то услышим в ответ лишь то, что она позволяет нам делать вывод от болезней к бактериям. Правомерность вывода предполагается в любом случае. Но при этом еще почему-то хотят иметь возможность сводить предложения вида «следовательно…» и «если для любого… то…» к предложениям вида «имеется такое…», т. е. замаскировать функциональное различие между аргументацией и нарративом. Но подобно тому, как железнодорожные билеты нельзя «свести» к каким-то сомнительным коррелятам поездок, которые позволяют сделать эти билеты, и подобно тому, как сами поездки нельзя «свести» к сомнительным коррелятам пунктов отправления и пунктов прибытия данных поездок, так и утверждения законов нельзя «свести» к коррелятам выводов и объяснений, которые можно делать на их основе, а выводы и объяснения нельзя «свести» к коррелятам фактуальных предложений, с которых они начинаются и которыми они заканчиваются. Функция предложения, констатирующего факты, отличается от функции предложения, являющегося выводом одного фактуального предложения из другого, и функции их обоих отличаются от функции оправдания подобных выводов. Сначала мы должны научиться пользоваться предложениями в первой функции. Только после этого мы может выучиться использовать предложения со второй функцией, после чего мы уже можем освоить использование предложений с третьей функцией. При этом, разумеется, предложения имеют и массу других функций, но их рассмотрение не входит сейчас в нашу задачу. Например, предложения на этой странице не служат ни одной из тех функций, которые они описывают.

Теперь мы можем вернуться к рассмотрению диспозициональных предложений, т. е. предложений, в которых субъекту приписывают определенные способности, тенденции, предрасположенности или склонности. Такие утверждения, конечно, не являются законами, так как речь в них идет о конкретных предметах или лицах. Однако они похожи на законы в том отношении, что являются частично «переменными» или «открытыми». Когда мы говорим, что данный кусок сахара растворим, мы говорим тем самым, что он растворится, если будет когда-либо и где-либо погружен в какой-либо сосуд с водой. Когда мы говорим, что этот спящий человек знает французский, это значит, что, если, например, к нему обратятся по-французски или покажут ему французскую газету, он ответит уместным образом, будет должным образом вести себя или правильно переведет обращение на свой язык. Разумеется, данную формулировку надо еще уточнять. Мы не откажемся от своего утверждения, что он знает французский язык, если он спит, пьян или находится в беспамятстве либо не смог правильно перевести какую-то очень специальную статью. Мы ведь ожидаем от него, что он просто в состоянии справляться с большинством обычных французских предложений. «Знать французский» — это довольно неопределенное выражение, но в большинстве случаев оно не становится оттого менее полезным.

Выдвигалось предположение, что, хотя диспозициональные предложения относительно упоминаемых в них индивидов сами не являются законами, они являются, тем не менее, дедукциями из законов; так что, прежде чем мы сможем делать диспозициональные утверждения, мы должны выучить некоторые законы, какими бы приблизительными и неопределенными они ни были. Но вообще-то процесс обучения идет в другом направлении. Сначала мы осваиваем известное число диспозициональных утверждений относительно некоторых индивидов, и только после этого мы можем выучить некоторые законы, устанавливающие общие корреляции между подобными утверждениями. Прежде чем узнать, что все индивиды, которые являются пернатыми, кладут яйца, мы должны узнать, что некоторые индивиды пернатые и одновременно кладут яйца.

Диспозициональные утверждения об отдельных вещах и личностях подобны утверждениям законов и в том, что мы используем их отчасти сходным образом. Они прилагаются к действиям, реакциям и состояниям объектов и так же, как законы, являются «проездными билетами», позволяющими нам двигаться к предсказанию, ретросказанию, объяснению и воздействию на эти действия, реакции и состояния.

Естественно, приверженцы предрассудка, гласящего, что любое истинное повествовательное предложение либо описывает что-то существующее, либо сообщает о каком-то событии, потребуют, чтобы предложения типа «Эта проволока является проводником электричества» или «Джон Доу говорит по-французски» интерпретировались как передающие такую же фактуальную информацию, что и предложения «По этой проволоке бежит электрический ток» и «Джон Доу сейчас говорит по-французски». Сторонники этого предрассудка считают, что предложение может быть истинным, только если оно относится к чему-то происходящему сейчас, даже если это и происходит где-то, так сказать, «за сценой». Тем не менее, они должны будут согласиться, что мы можем знать, что проволока проводит электричество, а некоторые люди знают французский язык, и не обнаружив никакого протекающего сейчас

невидимого процесса. Они должны также согласиться с тем, что теоретическая полезность обнаружения подобных невидимых процессов состоит лишь в том, что они позволяют нам делать такие предсказания, объяснения или воздействия, которые мы и без того уже делаем и о которых мы часто знаем, что имеем на это право. Наконец, они должны будут признать, что они сами выводят существование постулируемых ими процессов в лучшем случае на основании того, что мы можем предсказывать, объяснять и оказывать воздействие на наблюдаемые действия и реакции индивидов. Но если в дополнение к таким выводам они будут постулировать существование особых «рельсов», по которым движутся подобные выводы, то они должны будут постулировать далее особые «рельсы» для выводов о существовании первых «рельсов» и т. д. Признание бесконечной иерархии подобных «рельсов» навряд ли покажется приемлемой альтернативой даже тем, кому первый шаг казался привлекательным.

Диспозициональные утверждения не являются сообщениями ни о наблюдаемых, ни о ненаблюдаемых положениях дел. Они не повествуют ни о каких событиях. Однако их функции тесным образом связаны с повествованиями о событиях, ибо, если такие предложения истинны, значит, истинны некоторые повествования о событиях. Предложение «Джон Доу только что разговаривал по телефону по-французски» удовлетворяет тому, что утверждалось в предложении «Джон Доу знает французский». А человек, выяснивший, что Джон Доу в совершенстве знает французский, не будет нуждаться ни в каком особом «проездном билете», чтобы двигаться по пути вывода из того, что Джон Доу прочитал французскую телеграмму, к тому, что он понял, о чем в телеграмме речь. Само знание, что Джон Доу знает французский, и является таким билетом, а предположение о том, что он понял смысл телеграммы, прилагается к нему.

Надо отметить, что нет ничего несовместимого между признанием, что диспозициональные утверждения не повествуют ни о каких событиях, и признанием, что такие утверждения могут стоять в определенном времени. «Он курил в течение года» или «кусок резины стал терять эластичность этим летом» — все это совершенно законные диспозициональные утверждения. А если бы знание чего-либо не приходило к человеку в какое-то время, то была бы невозможна профессия учителя. «Проездные билеты» на право вывода могут быть краткосрочными, долгосрочными или вообще бессрочными. Правила игры в крикет действуют лишь в течение известного периода времени; но даже климат континентов меняется от эпохи к эпохе.

(3) Ментальные способности и тенденции

В нашем распоряжении имеется неограниченно широкая область диспозициональных терминов, позволяющих говорить о вещах, живых существах и людях. А некоторые термины можно применять сразу ко всем этим категориям индивидов. Например, некоторые металлические предметы, как и некоторые рыбы и люди, могут весить 340 фунтов, быть эластичными и воспламеняющимися; все они будут падать с одним и тем же ускорением, если из-под них убрать подставку. Другие диспозициональные термины можно применять только к вещам определенного рода. Например, только о живых существах можно формулировать истинное или ложное предложение, что они впали в спячку. А «тори» можно (истинно или ложно) назвать только человека, который к тому же не является идиотом, варваром или ребенком. Нас в дальнейшем будет интересовать лишь такой класс диспозициональных терминов, которыми можно характеризовать только людей. И даже еще более узкий класс терминов, а именно те, которые приложимы к характеристике черт человеческого поведения, указывающих на интеллектуальные и личностные качества. Мы не будет заниматься, например, рефлексами, присущими только людям, или физиологическими аспектами человеческой анатомии.

Разумеется, проводимое разграничение нечетко. Собак и младенцев можно выучить реагировать на слова команд или дергать за колокольчик, сзывающий к обеду. Обезьяны могут использовать и даже сами создавать инструменты. Кошки игривы, а попугаи могут имитировать человеческую речь. Мы можем сказать, что поведение животных инстинктивно, а поведение людей отчасти разумно. В таком случае мы указываем на важное различие (или семейство различий), но и его грани, в свою очередь, нечетки. Например, можем ли мы точно сказать, когда инстинктивное подражание маленького ребенка превращается в осознанное лицедейство? На каком году жизни ребенок перестает реагировать на сзывающий к обеду колокольчик, подобно собаке, и начинает реагировать на него как ангелочек? Можно ли провести точную границу между пригородом и предместьем?

Поскольку эта книга как целое посвящена обсуждению логических свойств некоторых важнейших терминов, диспозициональных или обозначающих события, которые мы используем, чтобы говорить о сознании, все, что требуется в этом разделе, это указать на некоторые общие различия в использовании ряда выбранных нами диспозициональных терминов. Мы не ставим себе цели указать все такие термины или даже все их виды.

Многие диспозициональные утверждения могут (хотя это не является обязательной или обычной формой) быть выражены с помощью глаголов «может», «способен», «мог бы». Утверждение «Он — пловец», если не подразумевает, что человек в этом деле профессионал, означает просто, что он может плавать. Но слова «может» и «способен» имеют самые разнообразные применения, что показывают следующие примеры. «Камни могут плавать (поскольку эта глыба пемзы не тонет)»; «Эта рыба может плавать (ибо она еще не сдохла, хоти и не двигается в тине)»; «Джон Доу может плавать (потому что его учили этому и он не забыл, как это делается)»; «Ричард Роу может плавать (и поплыл бы, если бы захотел научиться)»; «Вы можете плавать (если хорошенько постараетесь)»; «Она может плавать (потому что доктора ей больше не запрещают)» и т. д. Первый пример показывает, что у нас нет права из того, что это — камень, делать вывод, что он не может плавать; второй отрицает наличие физических повреждений; последний сообщает о прекращении действия запрета. Третий, четвертый и пятый примеры сообщают информацию о личных качествах, причем разную.