Попаданец со шпагой
Шрифт:
Мой Планше встал уже давно и обеспечил меня завтраком. Приятно, черт побери! Такую верность и заботу редко встретишь.
Пора и нам в путь-дорогу. Дело хоть и не спешное, но немаловажное.
– Седлай, Тихон!
Романтики с большой дороги
Последующие несколько часов, подпрыгивая в седле, я думал в основном о Сереге. Как бы он мне пригодился! Химик из конца двадцатого века, служит в драгунах в начале девятнадцатого – сюр какой-то. Но, с другой стороны, контрразведка
А как сердце обливалось кровью, когда процентов десять произведенной взрывчатки пришлось тратить на обучение рижских солдат-минеров ею пользоваться. Жалко, а куда денешься?
Оружие само воевать не умеет. Вот была бы у меня здесь в загашнике знаменитая тридцатьчетверка. С полным боекомплектом и заправленная по самые горловины баков…
И что? Хорошее железо, красивое… Но пользоваться я им не умею. То есть в лучшем случае я бы освоил стрельбу из пушки и пулемета и оставил бы данную груду металла на месте обнаружения в качестве дота. Разве что пулемет удалось бы отковырять…
Горючку непременно следовало слить и использовать в дальнейшем для огневых фугасов. Вот и все, вероятно. «Грозная броня» без людей, способных делать ее действительно грозной, – груда железа, не более.
Или «сушку» сюда. Керосин опять же сразу слить, и это стало бы стартом победного шествия керосиновых ламп по миру. Алюминий фюзеляжа тоже пригодился бы в качестве драгметалла, а вот оружие следовало бы сразу закопать подальше и навсегда – ничего кроме больших человеческих жертв эта зараза в данное время принести не могла бы.
Лесные дороги в марте. Что может быть поганей?
Разве что ситуация, когда на такой дороге появляется ко всему вдобавок некое чмо с некой «берданкой» и еще одно туловище с вилами.
– Слезай, благородие, – совершенно бесстрашно повел стволом разбойник.
Вот таких развлечений мне, конечно, остро не хватало. Прямо еду и думаю: как бы повеселиться по дороге?
Оглянулся, разумеется: сзади еще двое, один с саблей, другой косиньер. То есть с косой, переделанной под копье. Влипли, в общем.
Мужик с вилами подошел и взял Афину под уздцы:
– Слезай!
Черт его знает, как этот звук описать. Вжжик? Шршршр? Мимо моего уха прошелестел нож, и мужик со сталью в горле стал сползать на землю, так и не выпустив поводьев моей лошади. Ай да Тихон! Он еще и железками кидаться умеет!
Мысли и события пронеслись за секунду, и, прежде чем я успел сориентироваться, грохнул выстрел, и я услышал, как за спиной всхлипнул мой слуга.
Оглянулся и увидел – Тихон привалился к шее своего коня.
Лучше бы вы, сссуки, государя императора на моих глазах убили…
Афина была недееспособна, поскольку в повод намертво вцепился уже мертвый разбойник. Я соскочил с седла и первым делом всадил шпагу в брюхо стрелявшего. Мужик завыл и схватился руками за живот. Этот пока не опасен, а с тыла уже набегали двое оставшихся.
В клиента с косой я разрядил пистолет – на удивление все обошлось без осечки: грохнул выстрел, и парень шмякнулся навзничь. Теперь один на один.
Злодей с саблей выглядел значительно интеллигентней своих подельников: гладко выбрит, что, согласитесь, для мужика совершенно нехарактерно.
Оглянувшись на упавшего собрата по разбою, этот «саблист» с ненавистью посмотрел на меня.
– Ну все, гондон штопаный, в последний раз ты со своими кишками одно целое составляешь…
Браво! «Гондон штопаный» – это «пять!».
Хорошо, что я это не услышал в стойке на расстоянии действительной атаки – точно бы охренел на пару секунд, и делай со мной что хочешь на этом гигантском для поединка промежутке времени…
А так… Ладно, информация принята к сведению – соперник серьезный и работать с ним нужно по-взрослому. Если он в Витькиных боях живым остаться сумел, то железом оперировать определенно умеет. Никакого шапкозакидательства – чревато.
Интересно: это «сдвинутый» или беглый каторжник? Вероятнее второе. Ладно, потом разберемся, а сейчас поехали!
Дистанцию я держал очень аккуратно, то есть не давал приблизиться показами контратак и не лез дуриком вперед. Хотя и демонстрировал, что вполне собираюсь это сделать.
Соперник определенно почувствовал во мне серьезного оппонента и тоже не наглел – хочется жить гаденышу.
Серьезного контакта клинками до сих пор так и не было – только легкие шлепки слабой частью оружия, а остальное – дистанция. Мы оба владели этой важнейшей составляющей фехтования. Порвать ее так и не удавалось. Во всяком случае, без шанса получить обратку, что никак не вписывалось в мои дальнейшие планы.
– Ты где так фехтовать научился, поручик? – Вопрос был задан, глядя глаза в глаза, в стойке, на реальной дистанции, где десятые доли секунды решают все…
– В Смоленске, в конце двадцатого века, так же как ты, – и тут же флешь, пока противник не оклемался.
Клинок вошел в грудь как в масло – ребра на пути не встретились.
Лицо этого «романтика с большой дороги» умирало на глазах.
– Ты кто?
– Конь в пальто! Привет с арены! – Без всякой жалости я оттолкнул мерзавца, вытаскивая клинок из его груди.
Он упал на спину и больше не шевелился. На губах вздулись кровавые пузыри, и можно было не сомневаться, что если он еще живет, то последние секунды.
А у меня и так забот по горло.
Тихон из седла не выпал, а его коняга далеко не ушел, так что мне хватило минуты, чтобы подбежать и спустить своего слугу на землю. Весь правый бок в крови, пулевая пробоина в районе подмышки и, слава богу, сквозная.
– Тихон, ты как?
– Дюже больно, барин, – простонал раненый, – и голова кружится…