Попаданка
Шрифт:
– Да оставь её! – донёсся сверху голос худощавого. – Пусть уже сама голуба думает, как ей тута с нами жить доведётся...
Снова под крыльцо заползя, я как можно глубже там забилась, настолько, насколько позволяла длина цепи. Так и сидела, чуть ли не половину дня, пока снова ту участливую женщину не увидела, какие-то свои стираные тряпки развесить вышедшую.
– Постойте! – я о?ликнула её, и торопливо наружу выбралась.
– Случайно не знаете, сколько они ещё тут меня держать собираются?
– Больше не велeно мне с тобою
– Кем не велено? – шагнув к ней, я в испуге звякнула цепью.
– Не велено и всё тут! – подбоченилась женщина.
– А ты, бесстыдница такая, лучше голые ноги свои прикрой! – сорвавши с верёвки, швырнула мне ещё не до конца просохшую длинную юбку.
– Скажите хотя бы, где я нахожусь и какой сейчас год? – её слёзно умоляя, торопливо в ту самую юбку влезала, несколько большеватую и растянутую.
– Где значит... и знать тебе не надобно, а год будет тысяча восемьсот сорок восьмой от ро?дества христова, ежели не ошибаюсь. А ты чего позабыла со страху-то?
– Нет, – тяжело вздохнула я.
– А вы хотя бы воды мне ещё принесёте?
– Не велено боле, - удаляясь, бросила она.
А к вечеру я уже вовсю страдала, если не от голода, то от жажды точно, была готова даже капли конденсата пoд досками пола слизывать, найти бы только, где они выступили…
– Иди сюда! – вдруг раздалось с крыльца, и кто-то потянул меня за другой край цепи.
Это был худощавый.
Я медленно выползла, и встала на ноги. В каком-то страхе замерла и покорно глаза опустила.
– Есть хочешь?
– вдруг спросил он меня.
– Да, но больше пить, наверное… – с дрожью ему ответила.
– Ну возьми тогда, – протянул он мне кольцо колбасы и стеклянную бутылку с розоватой жидкостью.
– Ешь, не бойся... Не обижу теперь уже...
Сделав большой глоток, я скривилась от кислого вина, и голодно надкусила колбасу.
– Ну чего, голуба, посмирнела? – расплывшись в сальной улыбке, пытался он казаться добреньким.
– Угу, – жуя, кивнула я.
– Пойдёшь ко мне?
– Ага...
– Тогда сейчас распоряжусь, чтоб цепь сняли, Софья же тебя помоет и приготовит. Потом ко мне приведёт... Поняла, голуба?
– Угу, - с полным ртом кивнула я.
Хоть и не такое крепкое, да вино сразу же в голову ударило, и приятным теплом медленно растеклось по жилам и жилкам. Меня от цепи освобождали, а я стояла и пьяно лыбилась, ну как полная дурочка совсем. Вот подошедшая Софья, ею та самая женщина в цветастом платке оказалась, меня к топящейся баньке повела. А я и не противилась даже, всё же лучше так, чем без толку на цепи сидеть.
– Ты, девонька, не глупи боле, – нравоучительно говорила она, чуть ли не на середине баньки меня в широкую лохань усадив и мочалкой старательно от грязи оттирая. – Бежать лучше и не прoбуй! Поймают, даже и не сумневайся, да по кругу ещё пустят... Повезло тебе, глупенькой, что Агап тебя себе выбрал, при нём не пропадёшь. А коль быстро понесёшь, дак тады и не продаст он тебя басурманам...
При этом я лишь удивлённо вскинула брови.
– Обтирайся, - подала мне Софья свежее полотенце и продолжила наставлять: – Тута на днях купца татарского наши останавливали, так тама нарядов ихних уйма была, мож чего и тебе перепадёт. А покуда вот в это одевайся, – показала она на ворох стираного белья и уже сухой разнотипной жeнской одёжки.
– Помоги мне одеться...
–
попросила я её, скорее по наитию действуя, всё же те самые наряды первой половины девятнадцатого века мне не слишком уж знакомы, если я там, где она сказала, конечно.
В общем, скоро я самой настоящей барышней вырядилась, и как они даже дышала теперь с трудом, в лёгкий кружевной корсет плотно затянутая. Стоя перед большим зеркалом, и не узнавая себя, демонстративно щёлкнула старинными каблучками, очень жалея, что такую симпатяшку сейчас на cъедение к отнюдь не красавцу Агапу поведут. Я представила себе, что придётся ему oтдаться, и, возможно, снова и снова, да так долго, пока ему не надоест, и противно аж до тошноты стало... Но тут ничего не поделать уже… «С неё не убудет!» – где-то в эти же времена и любили говорить. А на цепь я уж точно не вернусь! Всё! Насиделась уже!
Софья ввела меня в полутёмную горницу, запалила свечи, и оставила одну. А я кротко на краешек широкой кровати присела… Вот послышались шаги, и вошёл Агап.
– ? что, мы будем так и сразу?
– я наигранно улыбнулась ему.
– Ты хотя бы вина уж даме предложи!
– Фрол! – крикнул Агап в сени. – Вина подай! Да самого дорогого и лучшего!
– Но я одна не буду...
– демонстративно надула свои губки. – Или ты тоже со мной станешь пить вино?
– И водки ещё неси! – добавил Агап громче. – Да закуски больше!
– А мне бы чего-нибудь сладенького ещё, - так сказав, откинула голову и завлекательно заиграла глазками.
– Ты слышал барышню? – от меня отвернувшись, строго глянул он на того парня в красной рубашке, тогда подставившего мне подножку и сбившего ведро, сейчас же услужливо замершего в проходе с едой на блюде и двумя бутылками в руке.
– Да, хозяин, - ставя всё на стол, заискивающe закивал тот.
– Сейчас вот халвы ещё принесу.
– А я пока нам налью?
– Поднявшись с уголка кровати, я с уверенность шагнула к столу.
Будто не замечая рюмок, до краёв наполнила два кубка, один вином, другой же водкой.
– Давай, мой хороший, - с улыбкой подняла я свой. – Давай крепко вздрогнем уж, за первую нашу ночь!
?гап немного помедлил, странно на меня косясь пронырливыми щелочками каких-то поросячьих глаз, потом же кубок с водкой взял.
– Давай вот так, на брудершафт будем, – с весёлым смехом я наши руки скрестила.
– И до дна! Пьём до дна!
?гап чуть склонился, неуверенно касаясь края своего кубка губами.