Попрыгунчик в шкатулке
Шрифт:
— Огонь! — прошептал он. Учительница неловко отвернулась.
— Огонь, — Эдвин перевел взгляд с пламени на ее лицо, которое уже исчезло в складках капюшона.
— Ваше лицо… — глухо сказал Эдвин. — Вы так похожи на мою Маму!
Она быстро повернулась к книгам и сняла одну с полки. Затем она произнесла своим высоким монотонным голосом:
— Женщины все похожи друг на друга, ты же знаешь! Забудь об этом! Иди сюда. — Она протянула ему книгу. — Читай дневник! Первую главу.
Эдвин взял книгу и даже не почувствовал ее веса. Языки пламени вспыхивали и исчезали в дымоходе. Эдвин начал читать,
«Вначале был Бог. Он создал Вселенную и Миры во Вселенной. Миры он разделил на континенты и океаны. Он своим умом и своими руками создал свою любимую жену и ребенка, который со временем сам станет Богом…»
Учительница медленно кивала. Огонь засыпал на багровых углях. Эдвин продолжал читать.
Эдвин съехал вниз по перилам и, запыхавшись, влетел в гостиную:
— Мама! Мама!
Она сидела в кресле и тяжело дышала — будто ей тоже пришлось проделать бегом изрядный путь.
— Мама, почему ты так вспотела?
— Я? — в ее голосе послышалось раздражение, как будто это была его вина, что ей пришлось так спешить. Она тяжело вздохнула и взяла его за руки.
— Послушай, а у меня для тебя сюрприз! Знаешь, что будет завтра? Ни за что не угадаешь! Твой день рождения!
— Но прошло всего десять месяцев…
— Я сказала — завтра! А если я что-нибудь говорю, это действительно так и есть, мой дорогой. — Она улыбнулась.
— И мы откроем еще одну секретную комнату?
— Да, четырнадцатую! Потом — пятнадцатую — на будущий год, затем шестнадцатою, семнадцатую и так до твоего двадцать первого дня рождения! А тогда, Эдвин, мы откроем самую главную дверь, закрытую на три замка, и тогда ты станешь Хозяином дома, Богом, Правителем Вселенной!
— Ух ты! — воскликнул он и от возбуждения подбросил вверх свои книжки. Они раскрылись и, как белые голуби, полетели на пол. Он рассмеялся. Она тоже засмеялась. Он побежал вверх по лестнице, чтобы снова съехать по перилам. Она стояла внизу раскинув руки, чтобы поймать его.
Эдвин лежал на кровати. Луна светила в окошко. Он вертел в руках шкатулку с попрыгунчиком. Крышка оставалась закрытой, он даже не смотрел на нее. Завтра его день рождения, но почему? Может, он так хорошо себя вел? Нет. Почему же тогда день рождения наступает так быстро?
«Наверное, теперь мои дни рождения будут приходить все быстрее и быстрее, — сказал он, глядя в потолок. — Я чувствую это. Мама смеется так громко. И глаза у нее какие-то необычные…»
А Учительницу пригласить на праздники? Нет. Они с мамой никогда не встречаются. «Почему?» — «Потому», — отвечает всегда Мама.
«Вы не хотели бы встретиться с моей Мамой, Учительница?» — «Когда-нибудь, — вяло говорит Учительница. — Когда-нибудь».
— А где Учительница спит? Может,
Он повертел игрушку в потных ладонях. Как это называется, когда все как-то раздражает и из-за ерунды хочется плакать? Нервы? Да, да, ведь в прошлом году, когда у них с Мамой что-то стало не так, она тоже устроила его День рождения на несколько месяцев раньше.
О чем бы еще подумать? О Боге! Он сотворил холодный подвал, обожженную солнцем башенку и все чудеса сверху донизу. И он погиб. Его погубили те чудовищные жуки, которые ползают там, вдали за стенами. О, сколько потерял мир с его гибелью! Эдвин поднес шкатулку к лицу и произнес:
— Эй, ты! Слышишь?!
Ни звука не слышалось из-под плотно закрытой крышки.
— Я тебя выпущу. Слышишь? Может быть, тебе будет больно, но зато ты сможешь выйти. Сейчас, погоди.
Он встал с кровати, на цыпочках подошел к окну и приоткрыл его. Дорожка, покрытая мраморными плитками, тускло поблескивала внизу. Эдвин размахнулся и бросил шкатулку. Она завертелась в воздухе и полетела вниз. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она чиркнула о мраморную дорожку.
Эдвин высунулся в окошко:
— Ну! — закричал он. — Как ты? Как ты там?!
Эхо замерло. Шкатулка упала куда-то в тень. Он не мог видеть, открылась ли она при ударе. Он не мог видеть, выскочил ли попрыгунчик из своей жуткой тюрьмы или все так же сдавлен крышкой, и Эдвину так и не удалось помочь ему вырваться. Он прислушался. Он простоял у окна целый час, но так ничего и не дождавшись, вернулся в постель.
Утро. Из кухни доносились чьи-то голоса, и Эдвин открыл глаза. Кто бы это мог быть? Какие-нибудь служители Бога? А может, это люди с картин Дали? Нет, Мама их ненавидит, они не придут. Молчание. И вдруг снова эти голоса, слившиеся в один громкий голос:
— С днем рождения!
Потом они с Мамой смеялись, плясали, ели поджаристые пирожки и лимонное мороженое, пили шипучий лимонад, а на именинном пироге со свечами Эдвин прочитал свое имя, написанное сахарной пудрой. Потом Мать сидела за пианино и, аккомпанируя себе, пела смешные детские песенки. Потом они ели клубнику с сахаром, опять пили лимонад и опять хохотали — так, что закачалась люстра.
Потом появился серебристый ключик, и они побежали открывать четырнадцатую запретную дверь.
— Готово! Смотри-ка. — Дверь скрипнула и уехала прямо в стену.
— О, — только и сказал Эдвин. К его разочарованию, четырнадцатая комната оказалась всего-навсего пыльным чуланом, стены которого были покрыты коричневым пластиком. Она не шла ни в какое сравнение с теми комнатами, что открывались в его предыдущие дни рождения. На шестой год он получил класс, где теперь проходили уроки. На седьмой — комнату для игр. На восьмой — музыкальный салон, на девятый — ему открылась чудесная комната — кухня, где горел настоящий огонь! На десятый год была комната, где стоит фонограф, вызывающий голоса духов с черных дисков. На одиннадцатый — большая комната, которая называется Сад. Там лежит удивительный зеленый ковер, который нужно не подметать, а стричь.