Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
— А ты ее?
— Тоже нет.
— Ты попросил ее о чем-то, чего она не могла сделать?
Видя, что на все его вопросы племянник отвечает отрицательно или просто мотает головой, Батист почему-то не расстраивался, наоборот, глаза его лукаво поблескивали. Виктора, который и так ужасно нервничал, это обидело.
— Ты видишь во всем этом что-то смешное?
— Кажется, я знаю, как с ней справиться.
— Объясни!
— Попозже. Сперва нам надо отыскать твою подругу. Ты знаешь, что Изабель работает в прессе? Я могу ее попросить позвонить Оксане, чтобы договориться о фотосъемке.
— Гениально! А если Оксана не в Брюсселе?
— Что-то мне подсказывает, что она еще здесь.
— Батист, прекрати говорить загадками!
— Ну, просто у меня есть опыт, милый мой племянничек.
— Есть опыт поиска пропавших фотомоделей?
— Причем именно украинских фотомоделей.
— Ты шутишь?
— Не забывай, что я писатель. А значит, я прожил сотню жизней.
— В своем воображении…
— Какая разница, Виктор?
— Ты считаешь, что книга — это реальность?
— Я считаю, что реальность похожа на книгу.
— Жизнь — скучная штука.
— Жизнь оказывается более изобретательной, чем любой автор. Хочешь доказательств? Скажем, любовь втроем, которую она мне подарила в сорокалетием возрасте.
— Это да, но нельзя же узнать что-то о жизни при помощи воображения.
— А как же иначе? Если пользоваться только собственным опытом, то окажется, что знаешь маловато; зато при помощи чужих историй, признаний, мечтаний, воображаемых путешествий можно начать представлять себе весь лабиринт в целом.
— На мне эта теория не подтверждается.
— Ты опираешься на свой опыт, Виктор, и только на свой. Ты неправильно пользуешься собственным воображением. Кроме тех минут, когда ты погружался в чтение, попытка предугадать будущее всегда приводила лишь к тому, что ты тревожился, боялся чего-то плохого и тем самым ускорял завершение твоих романов.
— Я согласен. Сдаюсь. Давай вернемся к Оксане.
Батист рассмеялся:
— И нечего поддакивать. Я тебе помогу, даже если ты по-прежнему со мной не согласен.
Уже на следующий день Батист позвонил Виктору и подтвердил, что Оксана по-прежнему в Бельгии.
— Я надеюсь назначить ей предварительную встречу с фотографом из газеты, и этим фотографом будешь ты. Согласен?
— Согласен.
— Где назначить встречу?
— В оранжереях Лакена.
Виктор сказал это просто так, ни на минуту не задумываясь, просто потому, что утром того же дня узнал, что Королевские оранжереи, продолжая традицию, возникшую еще сто лет назад, на три недели открывают свои двери для публики.
— Хорошая идея, — согласился Батист. — А главное, очень правдоподобная.
Когда два дня спустя Виктор пробирался по прозрачному городку, выстроенному из стекла и железа, у него возникло странное ощущение узнавания, хотя вообще-то он впервые видел эти огромные пальмы, гигантские папоротники, камелии, азалии, а запах корицы, смешанный с ароматом лимонной герани, тоже не был знаком ему прежде.
Он пришел на десять минут раньше, поэтому присел на скамейку и стал разглядывать своды и грандиозный главный купол, прикрывавший от небесных опасностей деревья и колонны, а потом установил источник своих ощущений: звуки! Он слышал птиц с площади Ареццо… Он удивленно озирался, но не увидел ни маленьких, ни больших попугаев; проследив источник звуков, он уперся взглядом в… громкоговоритель. В дни, когда оранжереи открывали для посещения, садовники включали записи, чтобы гуляющим было интереснее.
Он снова опустился на скамейку.
Оксана появилась, одета она была в легкое льняное платье и казалась одновременно хрупкой и величественной.
Она искала глазами фотографа и не заметила Виктора.
Он смотрел на нее: сердце у него колотилось, во рту пересохло. Никогда еще он не был так сильно влюблен.
— Я здесь, Оксана.
Она пошатнулась, остановилась, запуталась в собственных ногах, не понимая, в какую сторону теперь двигаться, взмахнула руками, а потом, побледнев, застыла на месте:
— Пожалуйста, Виктор, уходи. — И, не дожидаясь его ответа, она побежала прочь.
Виктор, не обращая внимания на посетителей и на охранников, громко крикнул:
— Пожалуйста, не убегай!
— У меня встреча.
— Это встреча со мной.
Она продолжала бежать по галерее, соединяющей две теплицы. Он догнал ее в несколько прыжков и загородил ей дорогу:
— Оксана, это со мной у тебя встреча. Батист попросил, чтобы связались с твоим агентом, чтобы мы с тобой могли встретиться.
— Но это нечестно.
Он опустил голову:
— Я должен был отыскать тебя. И я боялся, что ты не придешь, если узнаешь, что это я.
— Ты прав, я бы не пришла.
— Значит, я правильно решил поступить нечестно…
Оксана дрожала. Ее губы, словно эхо, повторили слова «честно», «нечестно», потом она замолчала. И горестно вздохнула.
Виктор показал ей на скамью из кованого железа, сел и предложил ей к нему присоединиться. Она устало опустилась рядом.
Он схватил ее за руку. Она быстро отняла ее, как будто его пальцы ее обожгли.
— Я люблю тебя, Оксана.
Она вздрогнула, потом кивнула — она еле дышала, и вид у нее был потрясенный.
— И я тебя, Виктор.
— И что дальше?
— Что дальше?
— Ты меня любишь и поэтому сбегаешь?
Она встряхнула головой, пытаясь привести в порядок мысли, подобрать слова, решилась на что-то, потом передумала, ссутулилась:
— Нам лучше расстаться. Побыстрей. Через год, через месяц у меня может уже не хватить смелости уйти.
— Оксана, но в чем дело?