Попугай Флобера
Шрифт:
2. Переводы:Это скорее потерянные работы, чем апокрифы, но мы упомянем и о них: а) перевод Джульет Герберт романа «Мадам Бовари»; писатель прочитал его и объявил «шедевром»; б) перевод, о котором Флобер упоминает в письме в 1844 г. «Я прочитал „Кандида“ двадцать раз… Я сам перевел его на английский…» Это никак не было школьным упражнением, скорее любительской попыткой проверить себя в переводе. Судя по тем ошибкам, которые Флобер допускал в письмах на английском, его перевод «Кандида» мог вполне придать неумышленную комедийность оригиналу. В Англии Флоберу даже не удавалось переписывать без ошибок английские названия тех мест, где он бывал, или
3. Художественная литература. Это часть апокрифовсостоит в основном из юношеских попыток писать, представлявших интерес, главным образом, для биографов-психологов. Книги, которые Флобер не написал в своем отрочестве, значительно отличаются от тех, которые ему не удалось написать, когда он объявил себя писателем.
В 1850 году, будучи в Египте, он потратил два дня на обдумывание рассказа о Мицерине, благочестивом фараоне четвертой династии, который известен тем, что открыл все храмы, закрытые его предшественниками. В письме к Буйе писатель характеризует свой персонаж несколько грубее, а именно как «Фараона, спавшего с собственной дочерью». Возможно, интерес к этой личности был подогрет тем, что в 1837 году саркофаг фараона был найден англичанам и вывезен в Лондон. Флобер мог сам посмотреть на него в Британском музее, когда был в Лондоне в 1851 году.
Я побывал там третьего дня. Мне сказали, что сам саркофаг не считается особой примечательностью музея и не находится в экспозиции с 1904 года. Когда его везли в Лондон, было убеждение, что это захоронение четвертой династии, но позднее выяснилось, что экспонат относится к двадцать седьмой династии и полуистлевшая часть мумии, возможно, совсем не Мицерин. Я был разочарован и вместе с тем рад, что Флобер не продолжил работу над этим проектом и не занялся тщательными поисками захоронения фараона. У доктора Энид Старки был бы хороший шанс нанести удар, открыв еще одну ошибку в литературе.
(Возможно, мне стоит отдать должное доктору Энид Старки и внести ее в мой карманный лексикон-гид как относящуюся к материалам о Флобере, или это будет несправедливой местью? «С» как «Сад» или «С» как «Старки»? Кстати, «Лексикон прописных истин Брэйтуэйта» неплохо пополняется. Все, что необходимо знать о Флобере простому смертному. Еще несколько фактов, и я могу закончить. Буква «Икс» (X), кажется, будет проблемой. На эту букву в «Лексиконе» Флобера тоже ничего нет)
В 1850 году Флобер сообщил из Константинополя о трех проектах: «Ночь Дон Жуана» (завершается план книги); «Анубис», рассказ о женщине, домогавшейся сексуальной близости с божеством; и «фламандский роман о мистически настроенной девушке, которая умирает девственницей возле отца и матери в провинциальном городке… а рядом — огород, засаженный капустой, речка камыши…» Гюстав в этом письме жалуется другу Буйе" как опасно детально планировать книгу: «Если так искусно производить вскрытие еще не родившихся младенцев, то, пожалуй, никогда их не родишь…» В указанных случаях Гюстав не стал таким жестким, хотя смутные намеки на это появляются в третьем проекте, предшествующем «Мадам Бовари» и «Простой душе».
В 1852 — 53 гг. Гюстав серьезно занимается планом романа «Спираль», «огромного, метафизического, полного фантастики, орущего во все горло романа», чей герой живет типичной флоберианской двойной жизнью; он счастлив в своих мечтах и несчастлив в реальной жизни. Заключение романа: счастье только в нашем воображении.
В 1853 году Флобер возрождает «одну свою старую мечту»: роман о рыцарстве. Несмотря на Ариосто, эта тема неисчерпаема, уверял он и намеревался дополнить ее «террором и большим количеством поэзии».
В 1861 году: «Я давно обдумываю роман о безумии, вернее, о том, как человек становится безумным». Примерно в это же время или чуть позднее — согласно Дю Кану, это должен был быть роман о театре — он сидел в фойе, записывая исповеди чрезмерно откровенных актрис. «Только Лесаж в „Жиль Блазе“ был близок к истине. Я покажу все в его наготе, ибо невозможно представить, насколько это смешно».
К этому времени Флобер уже отдавал себе отчет в том, что на полноценный роман ему понадобится от пяти до семи лет. А это значит, что большинство подготовленных им второстепенных проектов успеют за это время выкипеть до дна. В последний десяток лет его жизни мы знаем четыре его идеи плюс интригующую пятую, своего рода именно тот роман, который он искал.
а) «Харел-бей», восточный рассказ. «Был бы я моложе и были бы у меня деньги, я снова поехал бы на Восток — чтобы изучить современный Восток, Восток Суэцкого перешейка. Большой роман, о котором я давно мечтал. Мне хотелось бы показать, как цивилизованный человек становится варваром. А варвар превращается в цивилизованного человека. Показать разницу между двумя мирами, которые перестали сливаться… Но уже поздно».
б) Книга о битве в Фермопилах, которую он собирался написать, когда закончит «Бувара и Пекюше».
в) Роман о нескольких поколениях одной руанской семьи.
г) Если разрезать пополам плоского червя, то, к нашему удивлению, у той части, где голова, вырастет хвост, а у хвостовой части — голова. Именно это произошло со злосчастным концом «Воспитания чувств»; из него родился целый роман, названный сначала «При Наполеоне Третьем», а потом переименованный в «Парижскую резиденцию». «Я напишу роман об Империи (цитируется со слов Дю Кана) и опишу вечерний прием в Компьене, на котором послы, маршалы и сенаторы, бряцая наградами, прикладываются к руке принца империи. Да, напишу! Этот период предоставит материал не на одну только книгу».
д) Но тот нужный и искомый им роман нашел Шарль Лапьер, редактор журнала «Руанский хроникер» (Nouvelliste de Rouen). Однажды, ужиная в Круассе, Лапьер рассказал Флоберу скандальную историю о некой мадмуазель де П. Она родилась в семье нормандских аристократов, имевших связи со двором, и стала чтицей императрицы Евгении. Ее красота, рассказывали, могла ввести во грех даже святого. Она же стала причиной ее собственного грехопадения, де П. открыто вступила в связь с офицером императорской гвардии, — все это закончилось ее изгнанием из двора. Вскоре она стала одной из цариц парижского полусвета и правила там до конца 1860-х годов, во всем подражая порядкам того двора, который прогнал ее. Во время франко-прусской войны она куда-то исчезла (со всей своей свитой), и вскоре ее слава закатилась. Она опустилась на самое дно распутства. Однако (это нужно для романа и самой героини) ей удалось снова подняться: она стала содержанкой кавалерийского офицера и умерла законной женой адмирала.
Флобер был в восторге от этой истории. «Знаешь, Лапьер, ты дал мне тему для романа, это прекрасный двойник моей Бовари. Мадам Бовари из высшего общества. Какая интересная фигура!» Он тут же записал рассказ и начал делать заметки. Но роман так и не был написан, а заметки к нему не были найдены.
Все эти ненаписанные книги только дразнят воображение. Однако они могут в какой-то степени быть восполнены, востребованы и вновь предстать в нашем воображении. Их могут изучать в академиях: пирс — это не мост, но если смотреть на него достаточно долго, то станет казаться, что ты уже на другом берегу Пролива. То же может показаться и с корешками этих ненаписанных книг.